— Конечно, принцесса, но Вы должны понимать, что королева такой же занятой правитель, как и Ваш отец, — после обработки инъекционного поля, Леон проткнул вену иглой, а девочка взвизгнула, сжав кулак сильнее. — А теперь разожми кулачок.
Процедура казалась долгой для прислуги, но не для ребенка, ведь ее мысли были полны лишь о матери, которая придет навестить ее в покоях. Она молча смотрела на удаляющуюся фигуру доктора через прикрытые веки.
Вдали голубой спальни на лазурной кровати с балдахином из тяжёлой шёлковой ткани с тканым рисунком, под воздушным одеялом, лежала девочка. Она готовилась ко сну, ожидая Ее Величество, которая пообещала навестить дитя вечером.
Дверь приоткрылась и со скрипом закрылась. В покои вошла женщина лет тридцати, на которой галантно сидело красное, с цветочным принтом, платье. Оно плотно облегало фигуру, а лиф подчёркивал все изгибы ее бюста. С благородной походкой она подошла к постели и присела ближе к дочери, поправив пышную юбку. Сицилия положила бархатную ладонь цвета слоновой кости на прохладный лобик дочурки и светло улыбнулась ей.
— Прости, что навещаю тебя по вечерам… — Ее светло-бирюзовые глаза подрагивали от чувства вины, ведь она так мало времени уделяет девочке, являясь царской особой. — Как себя чувствует мой василек?
— Сейчас хорошо, но маменька, почему Вы всегда зовете меня василек? — девчушка распахнула большие глазки еще шире, а ее пышные реснички порхали при моргании.
— Потому что твоя кожа прекрасна, как этот скромный цветок. И ты также свежо пахнешь, мое чудо, — женщина наклонилась и приложила свой прямой нос к маленькому, такому же аккуратному носику дочери, потирая своим. Она двигала головой в разные стороны, заставляя ту смеяться.
— Мама, прекрати, мне же…Мне же…Щекотно, — от смеха Мирáрия прерывисто молвила, цепляясь за собранные волосы маменьки, чуть ли не скидывая корону с ее головы.
— Что говорит мое солнышко? — женщина стала целовать то порозовевшие от радости щечки, то лобик, переходя к носику принцессы. — Мне нужно прекратить эти игры?
— Да, мне же щекотно, — произнесла Мирáрия, цепляясь пальцами за кружевной, не совсем прозрачный рукав в виде фонарика, который спускался до локтя Ее Высочества.
Королева приостановилась, задержав взгляд на драгоценной дочери и, на ее щеках появились маленькие ямочки, от улыбки.
— Хорошо, тогда, может, расскажешь мне, что интересного сегодня произошло? — Сицилия редко затрагивала тему приступов, так как понимала, что ребенку нужно отвлечься от негативных мыслей, ведь переживания тоже плохо сказываются на здоровье.
— Сегодня я смотрела на осеннюю листву, они сказали, что ветер жестоко сгоняет их с дерева…
— Вот как, природа делится с тобой своими тревогами? — женщина приложила большой палец на середину лба у корней волос, поглаживая среднего размера красную, плоскую родинку Мирáрии.
— Да, а почему маменька не может, так как я?
— Потому, что я не из рода Ферри, а тебе дар достался от отца. Этому есть подтверждение, — Сицилия остановила движение, прикрывая пятно пальцем, — алая родинка.
— Значит я фея? — маленькая принцесса опустила руки на поверхность кровати и вопросительно изогнула прямые, средней густоты брови.
— Да, ты моя драгоценная феечка, которая понимает язык всего живого, как свой собственный, — Ее Величество, подыгрывая своей принцессе, гладила воодушевленного ребенка по волосам.
— Но у фей есть крылья, а у меня их нет… Наверное я особенная волшебница, — рассуждала девочка, прикрывая глазки от накатившего на нее сна.
— Да моя дорогая, ты особенное дитя, — когда девочка уснула, женщина поцеловала ту в лобик и продолжала поглаживать ее локоны, смотря в приоткрытое окно, за которым тихо моросил осенний дождик.
Тем временем в гостиной, оформленной растениями лесной зоны, местами зеленой мебелью с округлыми чертами, король Эрнест собрал на совет всех профессоров магии и алхимиков для решения проблемы со здоровьем его дочери. Поэтому все сидели за длинным, дубовым с позолотой столом, обсуждая некие теории. Только один из алхимиков стоял у бежевой, выбитой рисунками стены и смотрел на наручную, прикрепленную к широкой перчатке книгу, которая прилегала от запястья до локтевой ямки. Мужчина, на вид которому было лет тридцать шесть, не решался подать свою идею, боясь осуждения короля, ведь он впервые был приглашен во дворец.