Давным-давно, лет сорок назад, Тасю привёл в семью Григорий Лукич. Как гласила семейная легенда, Григорий Славинский, тогда ещё молодой, подающий надежды археолог, познакомился с ней во время Хорезмской экспедиции. В те времена Тася представлялась художником-символистом, натурой возвышенной и тонкой, настолько тонкой, что умудрилась просочиться в семью и занять в ней пусть не знаковое, но все же довольно теплое место. А с рождением сыновей Тася утвердилась на этом месте основательно. Повинуясь душевным порывам, она организовала галерею современного искусства, которую назвала «Таис». То ли в честь знаменитой гетеры и любовницы Александра Македонского. То ли, что более вероятно, в честь собственной удачной реинкарнации из грязи в князи.
В галерее имени себя и гетеры Тася-Таис выставляла не только собственные весьма посредственные картины, но и такие же посредственные картины своих учеников. Не нужно было быть ни искусствоведом, ни ценителем, чтобы понять очевидное. Тася-Таис была бездарна. Бездарна, но предприимчива! Злоязыкая Акулина быстро раскопала подноготную тетушки и даже нашла очевидцев той приснопамятной Хорезмской экспедиции, в которую Тася попала, будучи студенткой заштатного пединститута. Сейчас это назвали бы волонтерством, а в те далекие времена для одних экспедиция была прекрасной возможностью прикоснуться к истории, а для других устроиться в жизни. Тася оказалась не промах и очень быстро из провинциальной училки превратилась в загадочную Таис.
Золотой век Таси начался после трагической гибели в автокатастрофе её супруга Григория Лукича, который на тот момент был вторым в клановой иерархии. Нет, Тася не заняла место Григория. Её вполне устраивала роль скорбящей вдовы и матери инфантов. Роль эта добавляла Тасе ещё больше загадочности и ещё больше надрыва. По крайней мере, ей самой так казалось.
На самом деле серьезно к Тасе не относился никто. Ни всемогущий тесть, Лука Демьянович Славинский, ни супруг, ни остальные родственники. Даже сыновья отказывались воспринимать маменьку всерьез и, кажется, немного стеснялись. Особенно в свете многочисленных историй о её многочисленных весьма молодых последователях.
– Даже сейчас наша Таис умудрилась увильнуть. – Этот бархатный, чуть хрипловатый голос доносился из дальнего угла гостиной. Ни электрический свет, ни отблески от камина не могли разогнать сгустившуюся там тьму.
– Да и вы, тетушка, не шибко напрягались! – огрызнулся Тихон, одной рукой пряча айфон в карман дорогого итальянского пиджака, а другой стирая капельки пота с высокого, с залысинами лба.
– Однако, я тут, Тиша. – В темноте вспыхнул огонек зажигалки, освещая поразительно красивое женское лицо.
Мириам Славинская была второй, младшей невесткой Луки Демьяновича. Ей хотелось думать, что младшей и любимой, но Алекс был почти уверен, что старик не любил вообще никого, даже родных детей и внуков. Что уж говорить про невесток!
– Что тут, что не тут – один хрен! – сказала Элена и потянулась за бокалом с коньяком. – Ты бухаешь уже третий день, Мира! Толку с тебя?
– Мириам! Меня зовут Мириам! – Огонек перескочил с зажигалки на кончик сигареты, снова погружая лицо во тьму. – Я же не называю тебя твоим исконно-посконным именем Ленка, – раздалось из темноты. – Я называю тебя так, как ты попросила называть тебя в самый первый день нашего знакомства.
– Никто тебя ни о чем не просил, – огрызнулась Элена.
– Неужели? – Темнота разразилась смехом, одновременно хриплым и чувственным. – А кто говорил, что жить без сцены не может, что согласен на любую, пусть бы самую крошечную роль? Ах, Мириам! Я бы душу продала за свою мечту…
– Так и продала, – хмыкнула Акулина. – Была третьей помощницей пятого режиссера заштатных сериалов, а стала владычицей морскою.
– Полно те, детка, – снова замурлыкала темнота. – Наша Элена даже столбовою дворянкой не стала, не то что владычицей морскою. Как там говорят? Можно вывезти девушку из деревни…
– Заткнулась бы ты, – прошипела Элена, а её похожие на стилеты ногти хищно царапнули по бокалу. – Ещё большой вопрос, кто у нас тут владычица, а кто деревня! – Она многозначительно посмотрела на китайскую вазу династии Минь.
– Вот видите! – В темноте снова вспыхнул огонек сигареты, на мгновение осветив красным лицо Мириам.
Даже без этой подсветки красота её казалась потусторонней и чуть демонической. К своему пятидесятилетию мачеха Акулины пришла, почти не растеряв ни молодости, ни стати. Впору было именно её заподозрить в сделке с дьяволом. Впрочем, вполне вероятно, что так оно на самом деле и было. Красоту Мириам не смогли убить ни годы, ни беспрестанное курение, ни алкоголизм. И да, дебелость, пышнотелость и почти животная сексуальность Элены не шли ни в какое сравнение с утонченным аристократизмом Мириам, вечно пьяной, вечно горько-ироничной властительницы мужских сердец.