– Знаешь, как тебя зовут мои друзья? – спрашивает Бастьян из комка простыней с узором из плюща. Комнату заливает бледный свет. Бастьян снова стал собой: румяные щеки, бодрая улыбка. Только растрепанные волосы словно бы еще не проснулись, как кошка, свернувшаяся на подушке.
– Мистер профессор, – говорит Лишь, вытираясь после душа.
– Нет, это я тебя так называю. Они зовут тебя Питером Пэном.
Лишь, по своему обыкновению, смеется задом наперед: «АХ-ах-ах».
Бастьян берет кофе с прикроватной тумбочки. Окна открыты, ветер играет дешевыми белыми занавесками; над липами растянулось серое с темными кляксами небо.
– «Как поживает Питер Пэн?» – спрашивают они у меня.
Лишь хмурится и подходит к гардеробу. В зеркале мелькает его отражение: раскрасневшееся лицо, белое туловище. Статуя с чужой головой.
– Расскажи мне, зачем меня этим зовут.
– Знаешь, твой немецкий никуда не годится, – говорит Бастьян.
– Неправда. Он не идеальный, возможно, – говорит Лишь, – зато он взволнованный.
Молодой человек садится в постели и беззастенчиво смеется. Бронзовая кожа, слегка обгоревшие после солярия плечи и щеки.
– Видишь, я понятия не имею, о чем ты. Что значит «взволнованный»?
– Ну, взволнованный, – объясняет Лишь, надевая трусы. – Вдохновенный.
– То есть как у ребенка. Ты выглядишь и ведешь себя очень молодо. – Бастьян хватает Лишь за руку и притягивает к себе. – Может быть, ты так и не вырос?
Что ж, может быть. Лишь познал и радости юности – восторги, волнения, темноту клубов, где можно затеряться с таблеткой, с бутылкой, с незнакомцем, – и (за компанию с Робертом и его друзьями) прелести старости – комфорт и покой, красоту и хороший вкус, старых приятелей и старые истории, вино и виски и закаты над водой. Всю жизнь он перемежал первое и второе. Молодость, какая была у него самого, когда каждый день со стыдом полощешь единственную хорошую рубашку и надеваешь единственную хорошую улыбку, отправляясь навстречу всему новому: новым наслаждениям, новым знакомствам, новым граням себя самого. И старость, как у Роберта, когда так же придирчиво выбираешь пороки, как галстуки в парижском бутике, когда спишь на солнце после обеда, а позже, вставая с кресла, слышишь поступь смерти. Город юности, страна старости. Где-то на границе между ними и обретается Лишь. Но, похоже, он и там не освоился.
– По-моему, тебе стоит отпустить бороду, – воркует молодой баварец. – По-моему, тебе очень пойдет.
И Лишь отпускает бороду.
Теперь необходимо упомянуть один факт: в постели Артур Лишь далеко не на высоте.
При виде Бастьяна, который стоит вечерами под лишьнианскими окнами и ждет, когда его пустят наверх, логично предположить, что его приводит туда секс. Но это не совсем так. Рассказчик готов подтвердить, что Артур Лишь – чисто технически – неумелый любовник.
Начнем с того, что природа не была с ним щедра: по всем параметрам он весьма зауряден. Обыкновенный американец, улыбается и хлопает белобрысыми ресницами. Милое личико, но на этом все. Кроме того, с юных лет в момент близости его порой охватывает такая паника, что он либо слишком быстро финиширует, либо никак не может завести мотор. Чисто технически: плох в постели. И все же, подобно нелетающим птицам, Лишь выработал другие механизмы выживания. Подобно нелетающим птицам, он об этом не догадывается.
Он целуется… как бы вам объяснить? Как влюбленный. Как тот, кому нечего терять. Как человек, который совсем недолго учит чужой язык и знает только настоящее время второго лица. Только ты, только сейчас. Некоторых мужчин никогда в жизни так не целовали. Некоторые мужчины – после Артура Лишь – понимают, что их никогда больше так не поцелуют.
Еще одна загадка: его прикосновения околдовывают. По-другому это не назовешь. Возможно, все дело в том, что он «ходит без кожи» и потому одним касанием передает свои нервные импульсы другим. Роберт сразу обратил на это внимание; он сказал: «Ты кудесник, Артур Лишь». Менее чуткие натуры, зациклившиеся на своих специфических нуждах («Выше; нет, выше; нет, ВЫШЕ!»), ничего не заметили. Но Фредди тоже это почувствовал. Легкий шок, нехватка кислорода, минутное беспамятство, потом открываешь глаза – а над тобой невинное блестящее от пота лицо Артура Лишь. Он излучает, источает какую-то бесхитростную невинность – может, в этом его секрет? Не устоял перед его чарами и Бастьян. Как-то вечером после подростковых шалостей в прихожей они начинают раздевать друг друга, но, не в силах одолеть иноземные застежки, вынуждены раздеться сами. Когда Артур заходит в спальню, Бастьян уже лежит на кровати, голый и загорелый. Артур садится рядом и кладет руку ему на грудь. Бастьян шумно вздыхает. Выгибает спину; его дыхание учащается, и он шепчет: «Was tust du mir an?» («Что ты со мной делаешь?») Лишь не имеет ни малейшего понятия.