— Ах, ты, щепотник! Поминальщик тоже!.. Ещё медаль нацепил!..
— А ты здесь кто такой, столоверское пугало?!.
Ссора приняла настолько острый характер, что стали вмешиваться некоторые из присутствовавших, которые однако ничего не могли поделать с заклятыми врагами.
— Чего тут этот петушится? — осведомилась пришедшая на шум распорядительница. — Да это никак тот, которого я не пустила? Ты чего здесь кричишь, гость непрошеный? — строго обратилась она к нему. — Такое ли здесь место и время скандальничать? Тут люди, можно сказать, с душевным прискорбием, а он — такие слова!.. Иди-ка, иди, откуда пришёл!
— Ну, что же? И пойду, — побагровев от злости, прохрипел Ермилыч. — Что, я не видал что ли ваших поминок?!.
В это время недруг его заметил распорядительнице, указывая на богаделку:
— Туда же бы следовало и его достойную дружину!..
— И то верно! — согласилась старушка и обратилась к богаделке. — Ты, матушка, помянула? Шла бы с Богом домой!
Богаделка встала, сунув поспешно в карман недоеденный кусок пирога, помолилась и, отвесив низкий поклон, произнесла:
— За хлеб, за соль покорно благодарю! Царство небесное новопреставленному рабу Божию Терентию!
С этими словами она поплелась к двери, у которой не успевший ещё выйти товарищ её громко, без стеснения добавил:
— Если всех мошенников сажать в царство небесное, так и нам места не хватит!..
— Пошёл, пошёл вон! — послышались энергичные голоса, и двери за изгнанниками захлопнулись.
Выйдя за калитку, Ермилыч снял медаль и, снова завернув её в бумажку, спрятал в карман, подвязал платком уши и стал догонять ушедшую вперёд товарку. Всю дорогу они шли молча.
Когда они подходили к богадельне, деревья кладбища закивали им и от ветра зашептали свои обещания покоя от злобы и обид. С наступлением вечера грачи особенно громко подтверждали эти обещания.
1903