Вася считал себя довольно взрослым и храбрым. Он уже давно не спасался от ночных призраков под тёплым родительским одеялом. Нет, он привык встречать ночь лицом к лицу, привык убеждать себя, что привидение у окна — на самом деле штора, что сердитый карлик на стуле — куча забытой одежды, что тени за окном — просто тени. Эти маленькие обманы работали, позволяя ему мирно засыпать, а его родителям заниматься своими родительскими делами без лишних помех…
Они работали, но не сегодня.
Сегодня что-то то было не так.
Надо было пойти к родителям. Папа, конечно, будет ворчать, но мама пожалеет и, может быть, согласится немного полежать с ним, пока он не уснёт. Однако для этого надо было вылезти из относительной безопасности одеяла, опустить ноги в неизвестность закроватья, а потом ещё сделать несколько шагов — повернувшись спиной, а такое, как известно всем, ночные жители не прощают.
Вася нашарил на прикроватной тумбочке фонарик. Поток дня вломился в комнату, разрушая магию ночи. Всё встало на свои привычные места. Штора снова была лишь шторой, на стуле лежал школьный рюкзак, а за шкафом было пусто.
Пристроив фонарик на тумбочке, так, чтобы свет фиксировал большую часть комнаты, Вася закрыл глаза. Теперь можно было спокойно засыпать.
Фонарик мигнул, на мгновение погрузив комнату в непроглядную тьму. Потом ещё раз. И ещё. С каждым разом свет его был всё слабее. Тьма за шкафом сгустилась и уплотнилась, образуя подобие человеческой фигуры.
По комнате медленно расползался мягкий, вкрадчивый шёпот, постепенно складывающийся в слова:
Баю-бай, да люли,
Хоть сегодня умри.
Сколочу тебе гробок
Из дубовых досок.
Одеяло медленно поползло вниз.
Бабушка-старушка
Отрежь полотенце
Накрыть младенца.
Мы поплачем-повоем
В землю зароем…
Вдохновенный вопль петуха разорвал предутренний покой хутора. Сразу же, как по команде, в курятнике закудахтали куры, заблеяли в загоне козы и даже Печкин сурово гавкнул пару раз из своей будки — напомнить всей дворовой шушере, что он тут и бдит.
С сеновала Алиса слышала, как по двору, ворча и отдуваясь, протопал Прохор. Вставать не хотелось. Под тяжёлой мохнатой овчиной, укрывавшей её с головой, было тепло и спокойно, а снаружи через небольшую щёлку, оставленную для дыхания, веяло весенним льдом. Алиса осторожно дыхнула наружу, и в сером мареве увидела клубы пара.
Она набрала побольше воздуху в лёгкие, подхватила овчину и, путаясь в ночной рубашке, выскочила во двор, заплясала на месте, спасаясь от ледяных укусов за голые пятки, попыталась вдохнуть полной грудью, но захлебнулась морозным утренним воздухом и принялась дышать мелкими, осторожными глотками.
Постепенно она расслабилась, позволяя холоду проникнуть в себя. Дыхание выровнялось и успокоилось, ушла дрожь, тело стало лёгким и почти незаметным. Алиса стояла с закрытыми глазами и слушала утро. Вот вздыхает в своей будке Печкин, пытаясь понадёжнее укрыть хвостом мёрзнущий нос. Рассевшиеся по ветвям вокруг хутора вороны громко злословят кота Рыжика, а тот их старательно игнорирует, осторожно ступает по крыше сарая, изогнув хвост знаком вопроса, размышляет, где бы добыть вкусненького. Пыхтит и топает в кустах вокруг забора Старший Ёж, видно пришёл по делу к Прохору. А сам Прохор шебуршит в курятнике, бормоча под нос что-то невразумительное, сгоняет недовольных сонных кур с насиженных мест и собирает ежедневную яичную подать.
Внезапно шум, хлопанье крыльев, возмущённый клёкот и вопли нарушили утренний покой. Выбитая из транса Алиса открыла глаза. Из курятника выскочил встрёпаный Прохор, одной рукой держась за глаз, а в другой крепко сжимая корзинку с яйцами.
Заметив девушку, Прохор заулыбался, приветственно замахал рукой, отпустив глаз, под которым наливался цветом синяк.
— Молодая госпожа, добрейшего вам утречка!
— Доброго, — отозвалась Алиса, подходя ближе и укутываясь поплотнее в овчину — мороз опять начал пощипывать её за бока. — Ты опять с петухом повздорил?
— А чего он… — буркнул Прохор, осторожно трогая раненый глаз. — Ужо отправлю на лапшу засранца, ишь, возомнительный какой. Попляшет у меня, будет знать!
— Ладно, ладно. Будет тебе. А батюшка дома?
Прохор поскучнел.
— Господин опять весь в делах, дома не ночевамши… Вы это. Умывайтесь, да я завтрак-то подам. А то ведь перед научением-то поесть надоть бы. Голодное-то брюхо к науке глухо, оно ведь так?
— Твоя правда.
Завтрак Прохор накрыл в избе. Растопленная спозаранку печь излучала жар, выгоняя из тела затаившийся внутри холод. Разомлевшая Алиса вяло ковырялась в яичнице, щипала хлеб и прихлёбывала козье молоко из большой кружки. Прохор наблюдал за ней с беспокойством.