е сбоку, так что Алиса могла на него и смотреть, и наоборот — не смотреть, одно от другого отделял совсем легкий поворот головы. — Как я и просил — самое незаметное место в парке, спасибо. Сосчитать вам окружающих нас людей? — А? — Это называется лисье дерево, — со вздохом пояснил он. — Несколько лет назад в корнях лисица вырыла нору и выращивала щенков. По всем видео-порталам крутили прямую трансляцию, вы не видели? — Я удивлена, что вы видели… Нет, я… у меня нет компьютера. Здесь есть лисы? — за неожиданным признанием, она совсем выпустила момент, когда собиралась ему кое-что сказать. — Лисы здесь везде. Лисье дерево, лисий парк — вы разве не знали? Это его официальное название, сменили лет десять назад. Чернова, почему вы на меня так странно смотрите? — Я… хочу сказать. — Ну так говорите, а не сверлите во мне дыру. — Я знаю, почему вы меня позвали. Ну и почему пришли… Вы думаете, что мой случай похож на то, что стало с детьми, и я смогу помочь… Но только вы ошибаетесь, я ничего не помню и никогда не вспоминала, ни единой детали нет, даже ощущения. Даже дежавю ни разу не посещало, и… если вы хотите предложить мне гипноз или что-то такое, то я не хочу. Не буду… Она зашла далеко, когда упомянула гипноз, потому что Горюн теперь смотрел на нее с насмешкой, но полутьма, разгоняемая оранжевыми фонарями, могла ее и обмануть. — Чернова, вы вот что… возьмите свой сок и пейте. Когда мне понадобятся ваши мозги, я скажу об этом прямо. Он протянул ей литровую коробку с напечатанными на ней румяными яблоками и дождался, пока она не сделает глоток. И все это время не сводил с нее взгляда. Стало немного не по себе, не то чтобы Алиса действительно боялась, что он сделает ей что-то плохое, но пристальный взгляд заставлял чувствовать себя в опасности. — И что… что вы думаете об этом? — трюк не сработал, и Горюн не подумал перевести куда-то взгляд. Алисе захотелось кинуть в него пачкой сока. — Я думаю, что вы очень мило запретили мне сейчас нарушить закон. — А?.. — Когда заявили, что не пойдете на гипноз и «или что-то такое», — он неожиданно широко улыбнулся. Все испортила только насмешка в интонации, но зато он, наконец, перестал таращиться на нее, достал из сумки бутылку пива, и Алиса окончательно поняла, что никогда, никогда Горюн не сможет вызывать в ней симпатию. Ей захотелось отсюда уйти и снова забраться под одеяло, набраться сил перед следующей рабочей неделей. Она не могла понять, какой Горюн приятнее — обычный и грубый или пытающийся вести себя мягче, но последний, вопреки логике, вызывал еще и омерзение. — Перестаньте, ладно? У вас идиотское чувство юмора… — Алиса отвернулась, и следующие минут пять, прежде чем он заговорил, прошли в молчании. — Мне было двадцать три, когда вы нашлись без памяти, и я, понятное дело, еще учился. Вами занимался Розенов — мой… старший приятель и учитель. У него было нечто вроде нервного расстройства — просто болезненная необходимость доводить все дела до конца, и он перестарался. Так, что Гаспару пришлось через суд ограждать вас от него, запрет, к слову, действует до сих пор, но боятся вам нечего… Зашипела рассерженно крышка, и резко запахло пивом — что удивительно — довольно приятно. А Алиса повернула к Горюну голову, чтобы следить за выражением лица. И тон, и тембр у Горюна изменились, исчезли насмешливые нотки, но она все еще злилась. — Я десять лет работал искателем, но вы сами это поняли по медальону — так? Три из них под началом Розенова, и этого оказалось достаточно, чтобы вам твердо сказать — поиски вашего таинственного прошлого продолжались годами. Они же и привели Розенова к смерти, его приковали к батарее в собственном доме и сожгли вместе со всеми бумагами. Алиса раскрыла рот, но так и не смогла придумать, что сказать. В ветвях лисьего дерева заорала птица и шумно сорвалась с ветки. — Поджигателей не нашли, все враги имели твердое алиби. Убийство повисло в конторе мертвым грузом, да и до сих пор висит. Он что-то узнал или знал изначально. Или догадывался, но спрашивать было уже поздно. Я забыл об этом, Чернова, да и не особо любил Розенова, но вообразите мое удивление, когда я узнал, что Алиса, обладающая таким редким талантом, носит фамилию Чернова. Но в итоге я посчитал это совпадением, пока не случилась эта история. Вот что я обо всем думаю. — Ведете к тому, что Марк с Лизой тоже обладают… — Не веду, — его голос вдруг стал мягким. — Я ответил на ваш вопрос. Чем талантливы дети, мы узнаем, когда они подрастут. А теперь я хочу знать, почему вы упомянули тогда о похищении. У Алисы голова шла кругом, но Горюн смотрел теперь требовательно, и даже отвернись она снова, не чувствовать его взгляд было бы невозможно. — Это просто… предположение. Они сказали, что были у бабушки, упомянули, что она спала, а потом появились на крыше. У детей же психика не сформирована еще, они могли не запомнить, что их похитили. И я подумала, что, может быть, их усыпили, а потом… ну… — Понял, — Горюн был разочарован. — А почему вы… нет, не то. Вы сейчас рассказали про все это, как-то нелогично увязали меня, смерть Розенова и этих детей, — она запнулась, не в силах правильно выстроить слова, достаточные, чтобы донести до него свою мысль, — вы сами еще не знаете, что случилось с детьми, это может быть амнезия или что угодно, они могут врать. Могут быть бродяжками. Да что угодно! Но вы успели развести здесь какой-то дешевый заговор, вместо того, чтобы дождаться хотя бы результатов анализов! — Откуда вы знаете об анализах? — Но это же логично! Не перебивайте меня! Горюн снова улыбался, вопреки ее ожиданиям. — У вас нет прямых оснований привязывать мой случай к ним, вот и все. И почему вы вообще… Она запнулась, увидев, как в свете фонаря, среди короткой травы прошмыгнула лисица. — Что я вообще, Чернова? — Почему вы взялись за это? Вы же теперь в ЦКМ работаете, какие могут быть расследования? Лисица покрутилась у урны и, ничего не найдя, шмыгнула в темноту. — Потому что мне интересно, — краем глаза она заметила, что Горюн пожал плечами. — А вам нет? — Не знаю… вы меня пугаете своими рассказами. Я понимаю, с чего вы сделали вывод обо мне и детях, о схожести случаев, но как вы умудрились приплести мою память и смерть этого вашего товарища, которого вы не любили. Вам не кажется, что, будь со мной связано что-то серьезное, это бы обязательно как-то проявилось? Что он мог такого узнать и откуда, если я просто появилась — и все? Не было никаких свидетелей, откуда я взялась, никто не отозвался — даже просто гипотетические соседи! Это действительно странно, я понимаю… но это не повод строить песочные замки. — Делаете выводы при отсутствии информации, Чернова. Вы читали свое дело вообще? Да, по глазам вижу, что не читали. На самом деле много кто появлялся — Черновы, Чорновы, даже Черных. Могу вам точно сказать, что никто из них не имел к вам никакого отношения, разумеется, тогда никому в голову не пришло делать тесты на схожесть ДНК, но обычный сбор информации выявлял любую ложь. Странно то, что они тогда практически гурьбой кинулись к вам. И свидетелей тоже было много, если не больше мнимых родителей. Только вот все говорили разное, а разобраться, что правда, а что нет, было слишком сложно. Ну да, кто бы еще ей позволил приблизиться к делу. — Но почему я ничего не знала?.. — Алиса вгляделась в Горюна, не зная, что еще сказать. — То есть… вы уверены, что приходили не мои родители? А если… — Никаких «если», Чернова, успокойтесь. Стоило каждому увидеть вас вживую, проходили все родительские порывы… — он осекся, заметив ее выражение лица, и продолжил более мягко: — Я имею в виду — будь кто-то из них вашими родными, это было бы понятно после первой проверки. — Но почему вы вообще затеяли какие-то проверки? В смысле… вообще, теоретически — что вас сподвигло? Он пожал плечами, а Алиса тут же вспомнила, что Горюн тогда не работал, и рассказывал все, что знал. — Просто никто ведь не давал мне с кем-то встречаться, так? Но было бы логично спросить: девочка, это твои мама с папой?.. Или нет? — Этого я не знаю, Чернова, чего толку гадать. Но я на вашем месте задумался бы о том, почему все сбегали, стоило увидеть вас за оградой детского дома. И почему ни одно свидетельство не нашло доказательств. Если немного возвести в квадрат тогдашнюю ситуацию — все приходили вдохновенно врать, о том, что вас знают. Алиса вздохнула — на самом деле, она бы обязательно задалась этим вопросом, но сообразить просто не успела. Все воображение заняли несбывшиеся картины более счастливого детства. Хотя Алиса и так не слишком жаловалась, но детский дом, как ни крути, — детский дом. — Я подумаю об этом потом, когда вас не будет рядом. Потому что… есть о чем вообще подумать. Давайте лучше поговорим о детях, мы же для этого здесь, да? Он снова пожал плечами и одним глотком выпил почти четверть бутылки — судя по звукам. — За ними понаблюдают несколько дней, подождут, пока кто-то не объявится, а потом отправят в интернат. — То есть?.. В любом случае отправят? — А что вы хотели, Чернова? Целая крыша воды и два дня стабильных спонтанных выбросов, даже если их родителями окажется сам император — на ближайшие семь лет их участь ясна всем. Кроме вас. Это было логично, и можно было только надеяться, что Марка и Лизу ждет не «Рассказчик». Но кто сказал, что в других может быть лучше? Сама Алиса больше не была ни в одном интернате, в отличие от Горюна — в тот раз он оставил ее