предположение. Они сказали, что были у бабушки, упомянули, что она спала, а потом появились на крыше. У детей же психика не сформирована еще, они могли не запомнить, что их похитили. И я подумала, что, может быть, их усыпили, а потом… ну… — Понял, — Горюн был разочарован. — А почему вы… нет, не то. Вы сейчас рассказали про все это, как-то нелогично увязали меня, смерть Розенова и этих детей, — она запнулась, не в силах правильно выстроить слова, достаточные, чтобы донести до него свою мысль, — вы сами еще не знаете, что случилось с детьми, это может быть амнезия или что угодно, они могут врать. Могут быть бродяжками. Да что угодно! Но вы успели развести здесь какой-то дешевый заговор, вместо того, чтобы дождаться хотя бы результатов анализов! — Откуда вы знаете об анализах? — Но это же логично! Не перебивайте меня! Горюн снова улыбался, вопреки ее ожиданиям. — У вас нет прямых оснований привязывать мой случай к ним, вот и все. И почему вы вообще… Она запнулась, увидев, как в свете фонаря, среди короткой травы прошмыгнула лисица. — Что я вообще, Чернова? — Почему вы взялись за это? Вы же теперь в ЦКМ работаете, какие могут быть расследования? Лисица покрутилась у урны и, ничего не найдя, шмыгнула в темноту. — Потому что мне интересно, — краем глаза она заметила, что Горюн пожал плечами. — А вам нет? — Не знаю… вы меня пугаете своими рассказами. Я понимаю, с чего вы сделали вывод обо мне и детях, о схожести случаев, но как вы умудрились приплести мою память и смерть этого вашего товарища, которого вы не любили. Вам не кажется, что, будь со мной связано что-то серьезное, это бы обязательно как-то проявилось? Что он мог такого узнать и откуда, если я просто появилась — и все? Не было никаких свидетелей, откуда я взялась, никто не отозвался — даже просто гипотетические соседи! Это действительно странно, я понимаю… но это не повод строить песочные замки. — Делаете выводы при отсутствии информации, Чернова. Вы читали свое дело вообще? Да, по глазам вижу, что не читали. На самом деле много кто появлялся — Черновы, Чорновы, даже Черных. Могу вам точно сказать, что никто из них не имел к вам никакого отношения, разумеется, тогда никому в голову не пришло делать тесты на схожесть ДНК, но обычный сбор информации выявлял любую ложь. Странно то, что они тогда практически гурьбой кинулись к вам. И свидетелей тоже было много, если не больше мнимых родителей. Только вот все говорили разное, а разобраться, что правда, а что нет, было слишком сложно. Ну да, кто бы еще ей позволил приблизиться к делу. — Но почему я ничего не знала?.. — Алиса вгляделась в Горюна, не зная, что еще сказать. — То есть… вы уверены, что приходили не мои родители? А если… — Никаких «если», Чернова, успокойтесь. Стоило каждому увидеть вас вживую, проходили все родительские порывы… — он осекся, заметив ее выражение лица, и продолжил более мягко: — Я имею в виду — будь кто-то из них вашими родными, это было бы понятно после первой проверки. — Но почему вы вообще затеяли какие-то проверки? В смысле… вообще, теоретически — что вас сподвигло? Он пожал плечами, а Алиса тут же вспомнила, что Горюн тогда не работал, и рассказывал все, что знал. — Просто никто ведь не давал мне с кем-то встречаться, так? Но было бы логично спросить: девочка, это твои мама с папой?.. Или нет? — Этого я не знаю, Чернова, чего толку гадать. Но я на вашем месте задумался бы о том, почему все сбегали, стоило увидеть вас за оградой детского дома. И почему ни одно свидетельство не нашло доказательств. Если немного возвести в квадрат тогдашнюю ситуацию — все приходили вдохновенно врать, о том, что вас знают. Алиса вздохнула — на самом деле, она бы обязательно задалась этим вопросом, но сообразить просто не успела. Все воображение заняли несбывшиеся картины более счастливого детства. Хотя Алиса и так не слишком жаловалась, но детский дом, как ни крути, — детский дом. — Я подумаю об этом потом, когда вас не будет рядом. Потому что… есть о чем вообще подумать. Давайте лучше поговорим о детях, мы же для этого здесь, да? Он снова пожал плечами и одним глотком выпил почти четверть бутылки — судя по звукам. — За ними понаблюдают несколько дней, подождут, пока кто-то не объявится, а потом отправят в интернат. — То есть?.. В любом случае отправят? — А что вы хотели, Чернова? Целая крыша воды и два дня стабильных спонтанных выбросов, даже если их родителями окажется сам император — на ближайшие семь лет их участь ясна всем. Кроме вас. Это было логично, и можно было только надеяться, что Марка и Лизу ждет не «Рассказчик». Но кто сказал, что в других может быть лучше? Сама Алиса больше не была ни в одном интернате, в отличие от Горюна — в тот раз он оставил ее одну, наказав, если что, хоть головой о стену биться, но работу выполнить. Отсутствовал всего пару часов, и вернулся в контору злой и страшно уставший, И Алиса даже побоялась спросить его, почему ее не взяли с собой — какой был смысл, если все равно нагрубит? — Я хочу понять, с чего вас так интересует все это… Все остальное уже не ваша забота, и на детей вам наплевать, так же? Но вы не поленились после работы прийти ко мне. — Вы повторяетесь, Чернова. Чем вас не устраивает вариант, что мне просто интересно? К тому же, я оказался вам полезен, не так ли? Это тоже мотив, — он посмотрел на нее прямо, и в неярком свете Алиса увидела непривычно нормальное выражение лица. В любой другой раз ей на миг показалось бы, что Горюн воспринимает ее, как равную и как интересную. Но у него в руках все еще была бутылка пива, и это почему-то не давало забыть, как часто его лицо принимает презрительный и насмешливый вид. Он провел рукой по волосам, и они тут же встали дыбом, а когда рука опустилась на траву, пронзительно запищал мобильный телефон. Взглянув на экран, Горюн негромко выругался, и стало ясно, что точка, пусть странная и блеклая в разговоре, поставлена. Что-то случилось из ряда вон, и он наверняка скоро уйдет. И спасибо, если не захватит ее. Горюн рывком поднялся и отошел от нее на приличное расстояние, но обрывки разговора все же долетали до лисьего дерева, и, едва ли ими интересуясь, Алиса легла на траву, позволяя мыслям заполнить голову. — …отправлю Наташу. — Чернова… — он запнулся, когда возвращался обратно. — А вы уверены, что хотите завтра отдыхать? Мне нужна будет ваша помощь на полдня хотя бы, кто-то должен будет принять всех посетителей вместо Наташи. Немного раздосадованный, он опустился на траву, видимо, все-таки никуда не спеша, и снова отпил из бутылки. — Что-то случилось? — Игорь. — А? — Очнулся и понял, что слишком много хапнул. Выходит, вы тогда у Расприна забрали не весь откат… Ему сейчас плохо, и с ним какое-то время побудет Наташа, я, сами понимаете, не могу оставить все на нее. И на вас пока тоже. — Я помогу… а почему Наташа, а не родные или там… девушка его? — А почему вам в тот раз захотелось со мной поговорить, Чернова? Откуда мне знать! — Извините. Я только думала, что он давно в себя пришел, слышала, как вы с Наташей обсуждали его и… — но судя по его выражению лица, зря она так думала. И все-таки точка в разговоре уже стояла — жирная и огромная, расплываясь чернильными кляксами по ночному парку. Алиса, было приподнявшаяся, легла обратно на траву, не зная, за какую тему приняться, и поэтому уставилась в блеклое звездное небо. * * * Горюн оказался настолько любезен, что в половину четвертого утра проводил ее до дома, а на вопрос — как же она завтра встанет на работу, снова отмахнулся и исчез в предрассветных сумерках. Алиса же, забравшись под плед, не могла уснуть, прокручивая в голове жутковатый рассказ. Никак не удавалось решить, что ее напугало больше — жуткая смерть Розенова или факт того, что за ней, очевидно, какое-то время пристально наблюдали. Хотя, казалось бы — за кем там следить? Вся ее жизнь — набор стандартных потребностей и стандартные же способы их удовлетворения. Алиса даже в подростковом возрасте умудрилась не влиться в популярное в то время неформальное движение. Она была обычной насколько возможно — слушала музыку, читала фантастику, не стремилась ни к карьерным вершинам, ни к популярности. Даже единственная попытка вызнать свое прошлое окончилась беседой с несколькими врачами и изучением свой медкарты, Розенов должен был понимать, что сама Алиса — пустышка, а никакой не ответ на мучившую его загадку. Горюн же пошел еще дальше и связал воедино ее, Розенова и детей с крыши, и сколько бы ни желала Алиса его переубедить, что связи притянуты за уши, он продолжал упорствовать. И это не позволяло чувствовать ей себя в безопасности, на несколько часов он умудрился создать из ее простой жизни загадку, пусть и интересную, но только все равно было страшно. Она боялась не мифических убийц или чего-то мистического, Алиса почти не сомневалась, что попала под какое-то сильное магическое воздействие, вследствие чего исчезла память. Страшила бесцеремонность вмешательства в ее жизнь, легкость, с которой можно было протоптаться по ней, и неясность целей. Зачем Горюн это делал, она никак не могла взять в толк. А интерес — слишком слабая мотивация. Утро занималось блеклым рассветом, а заснуть Алиса так и не могла, лежала, таращась в потолок, не в силах решить — достать ли из еще не распакованного пакета молотый кофе или продолжать крутить в голове прошедшую ночь. Но здравый смысл все же победил, и она уснула, накрывшись с головой пледом.