е не две, но определить точно оказалось слишком сложно. Алиса все это время стояла у окна и смотрела на людей, радуясь, что не зажгла свет в холле, когда спускалась вниз. Так они просто стояли и ждали прихода сотрудников, не зная, что один из них уже внутри. Чтобы сделать — что? Она даже забыла, зачем это сделала, а помнила, что проснулась от телефонного звонка и тут же захотела уснуть обратно. Усталость от вчерашних событий давала о себе знать, и больше всего хотелось отсюда исчезнуть, забравшись куда-то в нору и спрятаться от окружающих. Но бежать оказалось некуда — она одна из всего ЦКМ была в конторе, а проклятый Горюн исчез. И даже Наташа пропадала у постели Игоря… Алиса тут же вспомнила про смс, но в этот момент подъехала полиция. Одна за другой во двор въезжали пять машин, и шестая — принадлежащая силовой группе искателей — на миг поколебала молчаливую толпу. Было известно, что силовая группа не церемонилась ни с кем, но вскоре строй восстановился, заставив Алису их уважать. Впрочем, «верните наших детей» было сильным мотивом никого не бояться. Алиса оторвалась от окна и кинулась отпирать дверь, не совсем, правда. Она не совсем понимала, зачем нужно столько сил, чтобы разогнать людей на улице, но им, наверное, было виднее. Но самое главное — Алиса подметила это совершенно машинально — если никто до этого не звонил в полицию — как же они узнали, что необходима помощь? Но едва только отодвинув старинный засов, Алиса оказалась скручена чьими-то сильными руками и перетащена в холл. А потом ее с такой силой приложили о стену, что она даже не особо почувствовала быстрый, бесцеремонный обыск. Удар выбил из нее весь воздух, так что вместо «эй», она что-то прохрипела, сквозь боль слыша, как остальные поднимаются на второй этаж. Шикнула чем-то непереводимым рация на груди у державшего ее силовика, и Алиса вдруг пришла в себя. Тело от удара болело, и говорить было сложно, но в мысли уже вкралась дающая разуму ясность ярость. — Имя, я тебя спрашиваю! — тот, кто ее держал, вопрос повторил уже дважды, но сам был виноват, что первого раза Алиса услышать не смогла. — Алиса Чернова… — она едва это прохрипела, не в силах сдержать желание закашляться. — Что здесь делаешь? — Ра…кха…ботаю. Что… — Должность? — Ликвидатор. — Кто есть еще в здании? Не отвечать не было смысла. — Два психолога и пятеро детей… в подвале. Что случилось? Он не ответил и, не разжимая ее рук, передал кому-то по рации только что полученную информацию, а потом щелкнули наручники, и Алиса оказалась неудобно в них закована. — Эй, вы должны предъявить мне обвинение и все такое, слышите? Иначе… я отвечаю за детей внизу, ясно? Если с ними что-то сделают, наказание понесете и вы то… — она отдышалась, но сердце стучало так сильно, что заставляло тело все еще глубоко и часто вдыхать. — Заткнись, — он больно ее толкнул, и Алиса вспомнила, что Горюн говорил ей про самооборону. Но одно дело всеми средствами защищаться от обычного человека, а другое — от тех, кто ее арестовал. На этот счет он ничего не уточнял, и, немного подумав, Алиса решила послушаться, не навлекая на себя лишние удары и тычки. И хотя ее по-прежнему заботила судьба детей, наверное, спрашивать о них у человека за спиной смысла не было. Наверху что-то искали — судя по звукам, выбивали двери и выламывали запертые шкафчики. Алиса не понимала, что они там могут найти — бухгалтерские отчеты? Может быть, здесь происходили какие-то махинации с деньгами, но тогда зачем до сих пор держат ее — ведь она ликвидатор и не имеет никакого отношения к бухгалтерии. Был еще вариант, что Горюн каким-то образом был связан с взятками — и тогда становилось понятно его отсутствие: если он узнал об облаве, решение исчезнуть было самым логичным. Потом снова открылись входные двери, и Алиса увидела вспышки камер и фотоаппаратов — прибыли репортеры и, краснея от нахлынувшего стыда, она все-таки попыталась вырваться — и снова получила резкий толчок. — Вы за это ответите, — процедила взбешенная унижением Алиса. — Конкретно вы — за незаконное задержание и нарушение моих прав. — Заткнись, — голос силовика был по-прежнему безэмоционален, и будь Алиса немного поспокойнее, поняла бы, насколько бессмысленно ему угрожать. Специфика работы силовой группы предполагала постоянные угрозы, и к части из них — таких, как ее — они уже давно не относились серьезно. Но оставаться спокойной, когда ее поставили лицом к стене и заковали в наручники, словно торговку наркотиками, было выше алисиных сил. Позади нее суетились репортеры, и можно было даже не сомневаться, что как только ей позволят повернуться лицом в холл, они попытаются взять у нее интервью. Со своими вечными вопросами с ноткой превосходства в голосе: вы знаете, за что вас задержали? И вы считаете себя ни в чем не виноватой? Если бы Алиса еще хоть что-то понимала... Она злилась на держащего ее силовика, на людей, разрушающих их контору, на репортеров и больше всего на Горюна, что оставил ее здесь одну. Никогда раньше она бы не подумала, что он испугается чего-то — ответственности, например. Тем более, играло большую роль то, что он сам работал искателем и в отличие от выведенной из равновесия Алисы мог хоть что-то прояснить и знал, как себя вести. — И не смей подпускать ко мне журналистов, ясно? — ей хотелось еще сказать что-то о своей исключительности и своем даре, но быстро вспомнила, как спокойно раньше ЦКМ обходился без нее. — Я сказал, заткнись и успокойся. Будешь вести себя хорошо, отпущу быстрее. Алиса, усмиряя внутри себя волну возмущения и ярости, решила послушаться, хотя тело, получив гормонов, требовало действий и выхода ярости. Возможно, она займется этим позже, когда станет ясно, в чем ее обвиняют и когда она получит шанс доказать свою невиновность. Внизу, громче всего прочего шума, стал слышен мужской, хорошо поставленный голос — достаточно известный всем, у кого дома есть телевизор. У Алисы его не было, но Грега Шортинга, одного из лучших репортеров столицы, она знала хорошо. Он был любимчиком их декана и, пользуясь своим положением, частенько заходил в университетскую библиотеку. На первом курсе Алиса была в него влюблена, но даже переболев мимолетным увлечением, навсегда запомнила его голос. Его же она вчера увидела в толпе на мосту, но это вряд ли чем могло ей помочь. Силовик, в награду за послушание, не подпустил к ней ни единого репортера, но продолжал удерживать лицом к стене. Это, ко всем прочим причинам, стало порядком раздражать — в самом деле, что могло такого случиться, что ее так долго держат здесь? Из стрекота репортеров сложно было что-то понять — слова смешивались с шумом и получалось что-то неудобоваримое. У нее вышло вычленить отдельные слова, и среди них была фамилия Горюн, ЦКМ, происшествие, но дело это не проясняло. Ее отпустили, когда в очередной раз хлопнула входная дверь, и, судя по звукам, значительная часть людей, торчащих в холле, бросилась к вошедшему. — Как вы прокомментируете случившееся? — Вы знаете, зачем… — …он это сделал? — Вы с уверенностью можете сказать, что…. — Уберите репортеров. Шум стал сильнее — Алиса ясно слышала возню и как сопротивлялись жадные до ответов журналисты, но вскоре шум перенесся на улицу, и только тогда стало ясно, как же сильно они действовали на нервы. — Что за представление здесь устроили? — тот же голос, что велел убрать журналистов, спокойный и прохладный, принадлежал кому-то, кого предпочитают слушаться. — Я ясно попросил дождаться меня. Мальчик, отпусти Чернову, у нее здесь самое железное алиби. И вот только тогда руки, державшие ее все это время, разжались. Алиса неуклюже повернулась, все еще закованная наручниками, и встретилась взглядом со своим спасителем. Откуда он ее знал, было отдельным вопросом, потому что, едва только взглянув на него, Алисе стало ясно, что они встречаются впервые в жизни. — Наручники сними, — раздраженно попросила она, и силовик почти тотчас же послушался. — Здравствуйте, Алиса Чернова. Печально, что вы здесь оказались так не вовремя. Идите за мной. — Кто вы? Алиса все еще была в ярости, и поэтому любые слова, хоть как-то напоминающие приказ, могли окончательно вывести ее из себя. И человек этот, сверлящий ее неподвижным взглядом водянистых голубых глаз, совсем ей не понравился, даже несмотря на то, что разобрался с силовиком. — Начальник вашего начальника, Алиса. Сожалею, что вас втянули в это, но ничего уже не поделаешь. Вам придется подняться наверх и рассказать мне все, что вы знаете, — он говорил так размеренно и безэмоционально, что при должной фантазии Алиса сравнила бы его с каким-нибудь искусственным интеллектом, а не человеком. — Что… рассказать? Я ничего не понимаю, что мне рассказать? Но он сделал знак идти за ним, и Алисе ничего другого не оставалось. «Начальник ее начальника» могло означать только руководителя всех отделений ЦКМ, и хоть о нем ничего не было известно, он становился здесь главным. Ей снова приходилось слушаться. — Там внизу дети, — напомнила она и оглянулась на холл. Они разнесли все, словно стадо диких животных. Кресла оказались перевернуты, столы передвинуты — зачем? Алиса помотала головой. — В том числе те, которых вы нашли на крыше? — Ну… да. Но еще и другие. Если их сейчас пугать и волновать… — С ними все будет в порядке. — А… ладно, — Алиса не поверила. Он так ей и не представился и мог быть каким угодно начальн