до собственного суда Горюна — такое было, увы, не редкостью. Странная была история, но зато Алиса вдруг сообразила, зачем Шпиль так просил ее продержаться какое-то время. Недоумевая, зачем Горюну вообще влезать было бы во все эти махинации, она наткнулась на структуру ЦКМ и все поняла. По крайней мере, учитывая то, что все директора интернатов так же подчинялись Шпилю, как и руководители ЦКМ, все казалось уже не таким абсурдным. Вот только махинации с государственными деньгами наказывались куда мягче, чем убийство, сговор и прочее-прочее. — Отдел расследования внутренних преступлений пачками за год выявляет такие вещи, — как-то сказала Наташа. — А тут целый сговор. Мне все кажется, что взяли они деньги первый и последний раз. Но как бы то ни было, Алиса решила не думать про эту историю и сосредоточилась на работе. Она, к сожалению, никуда не делась, и других помощников ей больше не присылали. Кружась среди выбросов, неуравновешенных подростков, сильным страхом перед Горюном и еще кучей неоконченных дел, Алиса вдруг заметила закономерность между выбросами. Их было много, но большинство мелкого порядка — там стоило лишь побыть несколько минут, поговорить с родителями и забрать с собой ребенка. Большие же и фатальные, как те, на мосту, на затопленной крыше и в сгоревшей квартире заканчивались странным затишьем. По два дня телефон в приемной мог стоять в зловещем молчании. Алиса вспоминала с холодной головой день, когда в контору ворвался Бреннинг со своей командой: как мало было вызовов. Парочка, уж честно говоря, и те в итоге перенаправили в другие ЦКМ. Но зато потом, после тишины, по всему округу, как одуванчики в начале лета, появлялись мелкие выбросы. Те, до которых дольше было ехать, чем работать. С чем это было связано, Алиса не понимала, и если в голове и мелькали какие-то догадки, то сплошь глупые, которые даже обсуждать не стоило. * * * В один из таких дней, когда в конторе после окончания часов посещения стояла звенящая, томная тишина, Алиса ушла с работы, предупредив Наташу, что вскоре позвонит с нового телефона и будет на связи. Сидя в пыльном автобусе, она вчитывалась в давно присланные ей рекомендации врача Александры. Варварой давно пора было уже заняться, но времени катастрофически не хватало ни на что. Советы оказались простыми, но почти не выполнимыми — покой, теплая семейная обстановка, ненавязчивый контроль и работа с психологом. С тем, кого в стране в принципе не было — душевные болезни здесь лечили сами, кто чем мог. Но главным сейчас казалось не это, а Калуки, отец Варвары и эти странные слова о том, что Джейн должна была умереть. В нижнем правом углу листа был указан контактный телефон отца, адрес, а также имя: Ханна Ноубс. Алиса прекрасно знала Ноубс — она когда-то возглавляла отдел, контролирующий взятых в семью приемных детей. А значит, Варвара, как и Алиса, была сиротой. Недолго думая, Алиса выскочила из автобуса на ближайшей остановке и под палящими лучами солнца принялась лихорадочно вспоминать, как добраться до того проклятого отдела. Все лучше сначала поговорить с куратором девочки, чем сразу идти к приемному отцу, заставляющему детей прыгать с моста. По всему выходило, что ехать было далеко, и, кривясь, она спустилась в метро, рассчитывая преодолеть большое расстояние без пробок. Метро она не любила, и исключительно из-за одного глупого случая из детства. Она долго не могла понять, в какой момент нужно проходить сквозь электронные ворота, и они несколько раз больно били ее по бедрам. Окружающие незлобно смеялись, а Алиса, в конце концов разобравшись, так и не смогла избавиться от тягостного ожидания удара. Внизу было шумно, красиво, холодно и неуютно. Разноцветная толпа туристов, мошенников, наркоторговцев окунула Алису в гам, несколько неприятных прикосновений чужих рук и сплошной хаос незнакомых лиц. Она поскорее забралась в состав, села в углу, желая отгородиться ото всех, и закрыла глаза. Ехала она долго — путь шел почти через весь город, и те двадцать-тридцать минут Алиса с подозрением всматривалась в неожиданно возникшее желание позвонить Горюну и прояснить, наконец, ситуацию. Выгонит он ее или простит? Или, может быть, оставит, но не простит? Сложно разбираться в таком человеке, как Горюн. Его обычное-то поведение крайне сложно предсказать, а уж теперь… Но звонить не стала — едва она поднялась на поверхность и снова нырнула в одуряющую летнюю жару, желание мгновенно скукожилось и пропало, будто клочок газеты в огне. Нужное здание стояло в небольшом грязном тупичке. Обходя большие лужи, невесть откуда здесь взявшиеся, она зашла внутрь. Кабинет находился почти в самом конце, и, тихо вздохнув, Алиса открыла дверь. — Здравствуйте, — сказала она твердым голосом, заставляя привычное волнение спрятаться в глубине души. — Простите, что не предупредила, но мне нужно с вами поговорить. Я Алиса Чернова, ЦКМ. Ноубс — худая, не слишком молодая, но красивая женщина, не слишком удивившись, кивнула на стул и отложила лист бумаги. — Некоторое время назад спасатели стащили с моста вашу… ну, подопечную. Варвару. Я бы хотела о ней поговорить. В последнее время Алисе стало намного легче общаться с людьми, и это бесконечно помогало. — Помните водяной смерч? Судя по взгляду Ноубс, все она прекрасно помнила, но не перебивала, и вообще, казалось, не спешила начинать разговор. — Здесь нет ничего необычного, конечно, ей всего пятнадцать лет, и… Но я была у нее в больнице недавно, и мне не понравился наш с ней разговор. Мне кажется, нет, я уверена, что девочка попала в секту. И ее отец… — Туда ее и затянул, — подсказала замявшейся Алисе Ноубс. — Мне это прекрасно известно. — Но… а почему ее тогда не вернули обратно в детский дом? — растерялась Алиса, не сразу сумевшая принять этот странный факт. — Потому что у меня нет доказательств, — поморщилась Ноубс. — Все проверки, все разговоры давали нулевой результат. Вы знаете, сколько там приемных детей? Семеро. Шестеро уже, вернее, и ни один из них не согласился рассказать, что там на самом деле происходит. Что вы вообще знаете об этой истории? — Я? О… ничего не знаю. Мне нужно просто разобраться с Варварой, чтобы больше не было рецидивов. Мне не очень хочется отправлять ее в обычный интернат, и я пытаюсь придумать что-то другое. — Алиса, да? Послушайте меня, это прекрасная идея, отправляйте ее в интернат — и до совершеннолетия, — Ноубс оживилась, склоняясь к Алисе через стол. — Пусть ей будет тяжело после психушки, но безопасно. — Я вас не понимаю. Вы говорите об отсутствии доказательств, но даже постороннему человеку видно, что девочка в беде. Какие вам нужны доказательства, чтобы лишить опеки ее отца? Она сама мне говорила, что отец прямо велел ее старшей сестре спрыгнуть с моста. Я готова, если нужно, официально дать… показания. Ее передернуло от воспоминаний. — Дайте, — разочарованно сказала Ноубс. — Только это не поможет, Варю уже забрали домой, и она не подтвердит ваших слов. — Откуда вы знаете? — Я работаю с этой семьей десять лет, — отрезала она. — Говорю вам, отправляйте Варю в интернат, это лучшее решение. Сейчас только вы имеете на девчонку прав больше, чем ее отец. Алиса смотрела на Ноубс во все глаза. — Ну хорошо, расскажите мне все, а я подумаю. Подивившись повелительной интонации в собственном голосе, она села поудобнее. Ноубс же, наоборот, вышла из-за стола, повернулась к Алисе спиной и принялась медленно и торжественно включать в розетку чайник. Вода тут же зашумела. — Василий Прянов никогда не числился официальным членом культа Калуки и проверку, которую проходят все приемные родители, прошел хорошо — ничего компрометирующего найти не смогли, и нужные бумаги он получил без проблем. Тогда он взял Джейн, и она выглядела довольно счастливым ребенком. Потом он удочерял одну за одной, а… сложно это описать. Все становилось хуже и хуже: проблемы в школе, слабая социализированность, равнодушие к внешнему виду. К тому же существуют специальные профессиональные маркеры, позволяющие определить, состоит ребенок в секте или нет. Маркеры говорили — да, а все остальные — нет. Я несколько раз забирала у Прянова всех девочек, но суд выносил решение в его пользу. Не представляю, что еще я могла бы сделать, Алиса. Перед ней поставили чашку крепкого чая. Алисе с трудом представлялась та ситуация, что описала Ноубс — на фоне явной жесткой зашиты детей по всей стране, когда родителям после изъятия давался всего один шанс вернуть ребенка в дом. Да что далеко ходить: когда директор детского дома способен запретить искателям приближаться к ребенку — и такая слепота? Ноубс либо что-то недоговаривала, либо откровенно лгала. Нужно было бы поднять бумаги тех судов, но Алиса слабо представляла, имеет ли на это право вообще. Ясно было только одно — нужно было забирать Варвару из дома, а потом уже разбираться. И их подвал — прекрасное место, к тому же, Варвара туда и должна была попасть. Да вот только Алиса не уследила, отослала мысли о девочке куда подальше — и вот какой результат. Все вокруг знают, что в семье беда, и ничего не делают. — Мне все это не нравится,— встала Алиса. — И ваш рассказ и… и остальное. Мне кажется, мы еще с вами встретимся, но пока мне нужно идти. Я собираюсь забрать Варвару, а потом уже… Она махнула рукой и ушла, пока Ноубс не принялась задавать вопросы. На улице Алиса позвонила Наташе и попр