Не-человек поглядывал дружелюбно – из соседей на Гальяша так давным-давно никто не смотрел. Поэтому слова полились сами собой, не как тогда, когда язык молол глупые враки, лишь бы обратили внимание, но – искренне, от сердца. Гальяш, спеша и немного путаясь, перескакивая с одного на другое, рассказал о матери, которая все время плачет и последние пару лет только и делает, что работает, совсем не улыбается даже. И что ему, Гальяшу, совсем не утащенных птиц жалко, а просто – вот бы удалось хоть как-то мать утешить.
– Говорит: если бы в замок продать, – рассказывал Гальяш, немного сипя, – так давно не говорил столько за один раз, да чтобы еще внимательно слушали, – столько, говорит, денег!
Пока он рассказывал, они вдвоем сидели рядом на примятой траве под бо́льшим из камней. Чур с видом собственника забрался своему приятелю на плечи и оттуда, поводя хвостом, с сомнением принюхивался к Гальяшу, как бы оценивая. Ирбен хмурился и задумчиво постукивал пальцем по губам. Гальяш наконец замолчал и выдохнул. Ему, как ни странно, стало немного легче, пусть собеседник его еще ни слова не сказал.
– Де-е-енег, значит… – нараспев протянул Ирбен, сузив глаза на звезды над камнями.
Гальяш покивал и неожиданно для себя зевнул. И подумал, потягиваясь, что хорошо бы взять откуда-нибудь много-много серебряных дукатов с профилем князя и целый ушат перед матерью ка-а-ак высыпать! Может, тогда она немного смогла бы отдышаться. Отдохнуть. И не волновалась бы так из-за каких-то гусынь и несушек. Из-за меди и серебра.
Ирбен вдруг засмеялся и резво вскочил на ноги.
– Вот что, – сказал весело, приплясывая от нетерпения. – Знаю я, где можно добыть и меди, и серебра, и золота. Ха, еще как знаю. Пойдем-ка!
Чур рыжей молнией слетел с его плеч на землю и, точно заразившись веселым нетерпением, тоже подпрыгивал, тявкая и фыркая, распушая рыжий хвост.
– Добыть? – опасливо переспросил Гальяш, тоже поднимаясь. – Как это – «добыть»?
– Честно. – Ирбен успокоительно выставил перед собой ладони, и одна из них, обожженная железом вчера, оказалась перевязана странными длинными листьями. – Ну… то есть сравнительно честно.
И, весь сияя от предвкушения, схватил Гальяша за руки и объявил по-детски радостно и громко:
– Сокровища!
– Сокровища? – растерялся Гальяш. – Чьи же это?
– Можно сказать… – Ирбен рассудительно покачал головой, так что задрожала яшмовая серьга. – Можно сказать, что ничьи. Ну почти. Забытое золото, понимаешь? В земле.
Гальяш почесал в затылке. О сокровищах, хоть в земле, хоть бы и еще где, он знал не много. Может быть, пару старых глупых сказок, ходивших по округе. Будто бы под Бара́нишками в земле каменные столбы нашли и старое оружие, ржавое совсем. А у Гу́льбина-озера, говорили, двойное дно, и на том втором дне чего только нет: и самоцветы, и золото, – и, конечно, сокровища эти зачарованы. А сверху огненный змей спит, поэтому над Гульбиным-озером вечно туманы стоят – змеево ядовитое дыхание.
– …да и, – говорил Гальяш, пока они втроем – Ирбен, он сам и Чур – бодро спускались с холма, – тут, наверное, лопата нужна. Не руками же.
Ирбен смеялся и отвечал, что, само собой, руками тут ничего не сделаешь. А вообще, прежде чем размахивать лопатой, нужно знать, где копать. И зачем вообще нужно копать. Разве не так?
Мысль была, по большому счету, правильная, но Гальяша она немного смутила. Все-таки искать давным-давно забытые в земле сокровища можно хоть год, хоть все десять, за одну ночь здесь никак не справиться.
– Если кое-чего не знать – ясное дело, никак не справиться, – с надменной улыбочкой подтвердил Ирбен.
Он шагал впереди, легко и почти бесшумно, словно кот, притом достаточно быстро: Гальяшу постоянно приходилось поторапливаться, чтобы поспеть за ним.
– А ты, само собой, знаешь?
– Само собой!
Вот и весь ответ. Гальяш даже хотел обидеться, но как-то забыл: слишком его захватила дорога меж темных вековых деревьев, и звездная ночь вокруг, и бледные капли светлячков в высокой траве, и волшебные огоньки, неторопливо кружащиеся над головой.
Странно было идти через дубраву в свете волшебных огней, на поиски заклятых сокровищ. Ирбен то и дело бросал пару-другую звонких слов на чужом языке Чуру, и тот шевелил ушами, даже согласно кивал. А после вдруг отрывисто тявкнул, заторопился и нежданно-негаданно, подпрыгнув, растаял в воздухе: был – и нет. Аукнулся только резкий лисий крик где-то в стороне, дальше и дальше, рассыпался эхом. Исчез.