В свободную минуту и я ему помогаю. Работа тяжелая и кропотливая, потому что земля у нас — камень да глина. Попадается такая твердая, что и лопата ее не берет.
— Кто знает, а дождуся я с этих прищепов яблок? — будто у самого себя спрашивает дед.
Вчера в одной из таких ям его чуть не придавил громадный валун, под который дед делал подкоп, чтобы глубже осадить его в землю —очень уж он мешал во время пахоты и боронования. Едва поспел старый выскочить из ямы. Часто в эти ямы, как в ловушку, попадают полевые мыши, ящерицы. Осенью, пока сажают деревья, ветер успевает занести их листьями, а иногда до самых краев они наполняются дождевой водой.
17 августа
Ходил в Мядель — на почту и в гмину. Возвращался поздно ночью. Казалось, все время чувствую, как скрипит за плечами на звездной дороге Большой Воз — этот цыганский фаэтон. В темени Липовского бора ноги цеплялись за корни сосен, за усталость и сон. Чтобы не будить домашних, в хату влез через окно, оно было только прикрыто.
Записал дорожную сценку:
— День добрый, панок, сколько будет до Мяделя?
— А до Мяделя, миленький, пять верст, а для того лайдака, что проехал и не поздоровкался со мной,— двадцать пять верст будет…
19 августа
Интересно, сколько наших белорусских книг переведено на иностранные языки? Наверно, очень мало. Потому что и для переводов, как сказал Кнут Гамсун, выбирают страны, а не литературы.
Наконец получил № 75 «Сигналов», где напечатаны и мои стихи, переведенные Вайнтраубом и Яворским. Номер открывается прекрасным стихотворением Я. Пущи «К поэтам Европы».
С интересом прочел статьи Дремы, Ширмы, Путрамента и особенно В. Гротта «Ни шагу назад» — это лишком мало»…
Война надвигается с запада, как гроза. Гитлер готовится напасть на Советский Союз, а перед этим спешит обеспечить свои позиции в Европе. На очереди — удар по Польше. В своей статье Гротт распутывает змеиный клубок фашистской политики и стратегии. Тревожная и смелая статья. Но не слишком ли поздно прозвучал этот предостерегающий голос?
Все письма, что я получаю от своих друзей, полны невеселых предчувствий: мы вступаем в полосу важных событий.
А в моей Пильковщине — тишина. Все заняты в поле — самый разгар сева ржи. Дни стоят погожие. В Неверовском загорелось болото, синяя полоса дыма низко стелется по земле. Некоторые побаиваются, что огонь может добраться до сараев и стогов сена.
На ночлеге начал писать стихотворение «Тень».
Та тень всегда бредет за мной,
В пальтишко кутаясь безмолвно.
Мне холодно. Осенний рой
Листвы несут речные волны.
А за перилами моста —
Огней вечерних переливы,
За мною, где б я ни пристал,
Та тень влачится молчаливо…
20 августа
В. Скуза прислал ежемесячник «Хлопски свят» и «Чарнэ на бялым» со стихотворением В. Броневского «Штык да зброи». Hanibal ante portas. Война уже стучится в ворота. Об этом начинают говорить даже политические слепцы. Только на нашем Парнасе все еще продолжаются никому не нужные скучные споры, далекие от надвигающихся событий. Каждый критик предлагает «свои», затасканные всеми газетами темы, забывая, что в настоящей литературе не может быть повторений. «Впервые в белорусской литературе» должно перестать быть индульгенцией и пропуском на Парнас. Повторение уже открытого в искусстве у нас возможно только благодаря неосведомленности, неподготовленности наших читателей, среди которых многие еще и расписываются-то крестиками. Все это относится в первую очередь ко мне. Смешно было бы думать, что я знаю все свои недостатки. Поэзия без визы будущего — бескрылая птица. Есть у Антэ Цетинео в стихотворении «Без тебя» строки о любимой, их можно было бы сказать и о поэзии:
Приди!
Без тебя я — море без ветра.
Радость без крика, жизнь без смерти.
Прочел Я. Ивашкевича «Лето в Наане». Комедия, но полна драматизма. Некоторые критики упрекают автора, что он испортил эту вещь эротикой, грязью повседневной жизни… Все это глупости! Ивашкевич не боится диссонансов, явлений болезненных и «неприличных». Не обходят он их и в этом своем произведении, написанном, как все, что выходит из-под его пера, мастерски.
Многие, наверно, не раз повторяли первую строку «Пана Тадеуша» Мицкевича: «Литва, отчизна моя». Но только сегодня я задумался над более глубоким, я бы сказал, политическим смыслом этих слов. Он не мог так обратиться к Польше, которую он никогда не видел,— это было бы несуразностью. Польша существовала для него только как страна языка. Хоть и все другое было с ней неразрывно связано.
Но эту тему оставляю на будущее. Может, когда-нибудь напишу, как иные ученые мужи, ни о чем — целый трактат.