1 октября
Дома — содом. Приезжают, приходят, идут разного рода посетители, словно я советчик по всем делам. Одним говорю, к кому обратиться, другим пишу заявления, просьбы в разные советские учреждения. Среди посетителей есть и такие, что трясутся за свою землю, свои лавки, деньги — за богатство, которое они жадно собирали десятки лет и которое вдруг потеряло свою былую ценность. Противно бывает даже смотреть на вчерашних хозяев жизни. А ведь еще не так давно все вынуждены были с ними считаться. Сейчас они стараются быть незаметными, чтобы только переждать это грозное и непонятное для них время, непредвиденные ими события. Почему-то большинству подобных им все исторические перемены, все революции кажутся преходящими эпизодами, какой-то ошибкой.
Нужно ехать в Вильно. Но пока что не получаю оттуда никаких вестей.
Начал писать стихотворение — первое стихотворение на освобожденной земле, черновик которого мне уже не нужно будет прятать. Начало его мне не пришлось долго искать — оно было на устах народа: «Здравствуйте, товарищи!»
2 октября
Стараюсь как можно больше занести в свой блокнот. Заметки мои довольно хаотичны, но я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся сложить из них свою таблицу жизненных элементов.
Передо мной очень серьезная проблема, проблема овладения новой тематикой. Возможно, все, что я писал до этих дней, мне самому вскоре покажется посланием с того света.
Сегодня в обед коршун наделал переполох в курятнике. Пока достали дедово ружье, коршун уже был над баней, и мы не успели его как следует пугануть. Нужно выследить, где его пристанище.
За ночь ветер натряс антоновок. Отец взялся клепать косы, наверно, будем вокруг гумна — уже в который раз — косить отаву. А то лошади повадились ходить туда, а потом залезают и в прясло. Только и смотри за ними.
Под вечер наши часовые обстреляли группу полицейских. Теперь паны, скрываясь, тянутся к литовской границе.
3 октября
Из газет, что пришли сегодня в Мядель, узнал, что 26 сентября в Вильно состоялось собрание интеллигенции, на котором выступали А. Луцкевич, С. Бусел, Ф. Гришкевич… Луцкевич призывал белорусскую интеллигенцию энергичной работой обеспечить расцвет культуры, науки, искусства Западной Белоруссии. Неужели никто из работников газеты не знает, что некоторые из сегодняшних трибунов, пламенно приветствующих советскую власть, всю жизнь, как могли, боролись против нее.
Состоялось собрание и в Белостоке. На нем выступили советские писатели: Лыньков, Кирсанов, Долматовский, Исбах.
В больших городах уже идут советские фильмы. Не знаю еще, когда двинусь из дому, но начинаю собираться в дорогу: складываю рукописи, сборники.
Мама развесила на частоколе вымытые, выскребленные крынки. Одни — черные, другие — обливные, рыжие, третьи — совсем желтые. Со стороны дороги кажется, будто это орава детей, свесившись через забор, высматривает, кто идет по дороге.
Под вечер начали с прясла снимать сухой горох. Я сбрасывал, а дед носил в сарай. Во время этой операции деду под рубаху забралась полевая мышь. Ну и натерпелся страху старый, пока не содрал с плеч рубаху.
7 октября
Письмо от Лю. Пишет, чтобы скорей приезжал в Вильно,— меня вызывает начальник Временного управления И. Климов. Нужно собирать манатки да ехать… Днем с Кириллом Коробейником и другими хлопцами ходили прочесывать лес, но никого не обнаружили. Постреляли из трофейного оружия и вернулись домой.
В Дуброве встретил Захарку. Рассказал он мне, как однажды поругался со сватковским попом во время исповеди, за которую ему нечем было заплатить.
— Я тебе,— пригрозил Захарка,— еще все окна повыбиваю, коли ты донесешь про мои грехи кому на земле или на небе.
И поп испугался. Без денег отпустил грехи.
10 октября
Утром в переполненном поезде, что подолгу останавливался на всех станциях и переездах, я приехал в Вильно. У Лю был для меня пригласительный билет на литературный вечер. В нем было написано:
«Уважаемый товарищ! Приглашаем Вас на литературный вечер с участием белорусских поэтов — орденоносцев Петруся Бровки и Петра Глебки.
Вечер состоится 10/Х в 5 часов вечера по местному времени в зале театра «Лютня».
Отдел культуры и просвещения Временного управления г. Вильно».
Времени до вечера еще оставалось много, и мы с Лю пошли бродить по городу. Вышли на Легионную, Погулянку, Завальную. Улицы, как никогда, были заполнены народом. Видимо, в городе было много беженцев из Центральной Польши, очутившихся в этом виленском мешке и теперь не знавших, куда податься. Многие старались перебраться в Литву, а из Литвы — на запад.