22 ноября
Нет спасения от стихов. Целый день я читаю, правлю или отвергаю и пишу авторам письма. Я и не представлял себе, что у нас столько пиитов. Правда, среди них много халтурщиков. Последних интересует: сколько им заплатят за строчку, почему их редко печатают, хотя они написали целые тома стихов, почему «их пролетарской музе не дают ходу». Один из них — Габриэль Парнасский (конечно, псевдоним) из Смаргони, угрожает, что будет писать в ЦК и выше. Самое любопытное, что у каждого графомана есть свои поклонники; они, как и сам автор (а может, даже и по его просьбе), пишут в редакции, да и в другие учреждения, от имени благодарных читателей хвалебные отзывы, рецензии на эти стихи.
Забыл спросить у Путрамента, слышал ли он что-нибудь о Броневском. Неужели ему не удалось уйти из оккупированной Варшавы? Где Л. Пастернак, Шенвальд, Кручковский, Скуза и другие польские революционные писатели?
В редакционной библиотеке нашел вывезенные предусмотрительным нашим редактором Офенгеймом из Вильно годовые комплекты польских литературных журналов и газет. Среди них: «Месячник литэрацки», «Левар», «Обличче дня» и другие прогрессивные органы печати, которые я более или менее систематически читал в свое время. Но кроме них были тут и «Вядомости литэрацке», и эндекско-зсеровская газета «Проста з мосту», санационный «Пён» и другие. Всем этим в редакции никто не интересуется, хотя тут можно почерпнуть много ценных сведений. В свободное время постараюсь полистать их и пополнить свои знания о классовых ихтиозаврах.
23 ноября
В нашем небольшом деревянном трехкомнатном домике живет жена бывшего полицейского с маленькой дочкой. Сам он куда-то сбежал, а может, и наши его сослали. Почти каждый вечер у нее собирается какая-то веселая компания, до поздней ночи надрывается патефон, слышен пьяный шум. Сама хозяйка, кажется, собирается уехать к родителям в Варшаву. Распродает свое имущество, вещи мужа, мебель. Все это смахивает на поминки, хотя гости и веселятся, и только маленькая, забытая всеми больная девочка надрывается-плачет. Хоть иди и разгоняй их всех.
На улице поднялся ветер. Расшумелись старые тополя. Нужно пойти закрыть ставни. На электростанции, видно, не хватает тока, потому что свет на нашей улице то включают, то выключают. Но даже тогда, когда дают свет, лампочки горят так тускло, что читать невозможно. Следовало бы и печь затопить, а то ветер выдует из дома все тепло.
Из Пильковщины привез часть своего «архива». Начинаю наводить порядок в поэтическом хозяйстве — пересматриваю все написанное. Нахожу теперь очень мало стихов законченных. Почти все требуют правки и правки. Только на все не хватает времени.
За домом, за огородами слышен непрерывный шум проходящих поездов. У переезда, как пьяные, кричат их протяжные гудки. А в перерывах воет злой осенний ветер, обрывающий с деревьев последние листья.
24 ноября
Утром в редакцию нашей вилейской областной газеты Буров принес последний номер «Литературы и искусства» со статьей А. Кулешова «Поэзия Максима Танка». Это первая статья в советской печати о моем творчестве. Все смотрят на меня как на именинника. А я радуюсь и тревожусь одновременно, потому что все время не перестаю думать о стоящих передо мной творческих трудностях. Последние мои стихи — семантичные, однозначные, дидактические, рассчитанные на короткий век жизни и на нетребовательного читателя.
Как после поэзии бунта перейти к поэзии строительства? Мне предстоит догонять тех, кто с первых дней своей жизни сжился с новой темой, с новой действительностью. Хоть садись на одну парту с первоклассниками.
Есть один — самый легкий способ; воспевать то, что видишь и что хотел бы видеть. Но такая перспектива не для меня. Кроме того, в атмосфере идиллии мускулы могут совсем атрофироваться. Беспокоит меня и долговечность разного старья, в сравнении с которым даже Ф. Богушевич кажется более современным. Не могу еще понять: какой образец, модель рекомендует наша критика? Один — Маяковский. А еще? С каждым днем у меня увеличивается количество вопросов, и на большинство из них я пока что не нахожу удовлетворяющих меня ответов. Учусь дышать наступившей тишиной, воздухом, в котором уже отгремели грозы, хотя отголоски их иногда и приносит западный ветер. В Минск я не стремлюсь. Очень уж тесно заселен там Парнас богами. Да и дела тут у меня непочатый край.
Редактор газеты советует написать подвал в помощь молодым. Я ему сказал, что хотел бы принадлежать к числу писателей, которые больше пишут сами, а меньше говорят о том, как нужно писать.