В Великом бору — полно заячьих следов. Снег не всюду еще прикрыл всходы ржи и запаханный люпин, вот и сбегаются сюда косоглазые полакомиться.
Ветер. Да такой, что на болоте звенит обледеневшая ракита.
7 января
Возле гумна, слышно, кто-то остановился. Приехал задубенский Иван — сын дяди Игната. Я помог ему распрячь коня и втянуть сани под поветь. Он замерз, едва отогрели. Когда мы ушли с ним спать в новую хату, он рассказал мне, что в Задубенье приезжал из Вильно Рыгор Ширма, прочитал им интересную лекцию о литературе и ее роли в общественной жизни. Слушателей набралось столько, что самая большая изба в селе не смогла всех вместить.
Мне хотелось его расспросить еще про работу их кружка ТБШ, и о школьных делах, и о бывшем путиловце М. Хотеновиче, но собеседник мой, утомленный дорогой, быстро уснул — по всей хате разнесся его мощный, переливистый храп.
8 января
С обедом сегодня запоздали. Ждали, пока дед с отцом вернутся с обхода. Отец ходил проверять, замерзло ли болото и можно ли добраться до стогов, чтобы начать вывозить сено из Неверовского; дед, как обычно, интересовался больше охотничьими делами. В Красновке он обошел зайца. Ночью через выгон (он видел свежие следы) прошли волки, но приманку, что возле бани, почему-то не тронули.
Наготовив на сеновале коровам трясянки, мы отправились на охоту. Собак не брали, чтобы не привлечь их лаем нежеланного свидетеля: и так хватало слежки лесников и всяких доброхотов.
Мне выпала неблагодарная роль загонщика. Только снег вытоптал, а зайца на стрельцов так и не удалось выгнать. По дороге домой с высоких осин, что у пастбища, согнал нескольких тетеревов. Полетели они на Бель. Следом за ними отлетела и вспугнутая внезапным дуновением ветерка вечерняя заря. Шумели сосны. Они все сильней и сильней раскачивали свои темные вершины, словно расчищали небо для вечерних звезд.
9 января
В Вильно открылся большой политический процесс так называемой «Левины акадэмицкей». На скамье подсудимых настоящий интернационал — поляки, белорусы, литовцы, еврей: Ендриховский [14], Штахельский, сестры Дэвицкие, Петрусевич, Околович, Смаль, Щакола, Урбанович, Друта, Лифшиц. Всех их обвиняют в принадлежности к КПЗБ. Официальные круги растерянно и с сожалением сетуют на то, что пропаганда с Востока начинает проникать в среду польской интеллигенции. Надо скорей ехать в Вильно, чтобы успеть на этот процесс.
Вчера было затмение луны. Но увидеть его не удалось — небо было пасмурным. Несколько раз мы выходили с дедом во двор — думали, распогодится.
Когда ветер стихал, слышно было, как где-то в Неверовском выли волки. До поздней ночи переписывал свои новые стихи, которые думаю отдать в «Нашу волю». Все еще не могу освободиться от разных литературных влияний. Кажется, Шатобриан говорил, что оригинальный писатель— не тот, кто никому не подражает, а тот, кому никто не сумеет подражать.
15 января
Дорога, дорога! Под скрипучее пенье полозьев я задремал. Проснулся только за Сватками, почувствовав, как мороз начинает хватать меня за ноги. От озерка почти до самого Городища шел или бежал за розвальнями. В бору догнал возниц из Габов, которые везли доски и шпалы. Некоторые из них узнали отца, стали расспрашивать, куда едет. Плотней закутавшись в тулуп, я зарылся в солому и, чтобы снова не уснуть, начал обдумывать свои виленские дела, встречи, планы, хотя последние так часто в моей жизни менялись, что о них не стоило думать.
Даже не заметил, как мы доехали до станции Кривичи. Привязали к вокзальной ограде своего Лысого и подбросили ему кошель с сеном. Решили, что отец не будет дожидаться моего отъезда — и время позднее, и конь может, испугавшись поезда, наделать беды. Попрощались. Вскоре холодная темень ночи поглотила коня и розвальни со сгорбленной фигурой отца, которому я столько в жизни стоил забот и который теперь один, я знаю, обеспокоенный, встревоженный, возвращается домой.
Вскинув на плечи мешок с домашними харчами, замерзший, я поплелся к темному зданию вокзала. Только за полчаса до прихода поезда там возле кассы зажигали лампу, а на перроне — два газовых фонаря. Я всегда любил присутствовать при этой операции, а потом вместе со знакомым железнодорожником ждать со стороны полустанка далекого паровозного гудка и грохота колес пассажирского состава.
А ветер все усиливался. Не знаю, как мой отец доберется в такую непогоду домой…
17 января
Хорошо, что успел вернуться в Вильно вовремя. На столе меня уже ожидало несколько писем, на которые нужно было срочно ответить. Да и без этого набралось много неотложных дел. Под вечер вручили еще и повестку, чтобы 20 января в 10 часов явился в городскую управу. Может, по делу, связанному с военной службой или получением паспорта?