Трижды заходил к Д. и не заставал его дома. На один из моих звонков из соседних дверей вышел мальчик, посмотрел на меня и заявил: «Мамы нет. Только я с Тубиком дома».
Принялся за газеты, но вынужден был их отложить. Как-то не мог собраться с мыслями. Видно, грипп добрался и до меня. Нужно было б купить несколько порошков от головной боли. В прошлую войну в семье моего задубенского деда за одну неделю этот проклятый грипп, который тогда называли «испанкой», семь человек отправил на кладбище. Остался в живых только дядя Игнат, хотя и он едва не отправился к месту вечного отдыха.
Нигде не могу найти (для Герасима), какой процент шляхты был на наших землях. Справлялся у историком но и они называют приблизительную цифру — 10-15 процентов. Неужели столько было этой саранчи? Аж страшно подумать, сколько над мужицкой шеей стояло надсмотрщиков!
На столе письмо от М. Василька. Жалуется Михась на бесхлебицу, вынужденный пост, нужду.
С запада, освещая свой путь молнией, надвигается туча.
Пришла хозяйка. Рассказывает, как возле рынка подрались пьяные извозчики.
24 июня
Спасаясь от дождя, забежал в костел Святого Якуба как раз в тот час, когда ксендз произносил проповедь. Сначала, поглощенный разглядыванием алтаря и образов святых, я не прислушивался к голосу, что все сильней и сильней гремел с амвона, но потом — дождь не переставал — я был вынужден выслушать проповедь до конца. Признаться, никогда еще мне не приходилось слышать такой дикой проповеди типичного мракобеса в сутане. Говоря о падении морали, веры в бога и католическую державу, которой покровительствует сама матка боска, он призывал всеми средствами и силой бороться против вольнодумцев, масонов и коммунистов. Святейший бичевал равнодушных и так называемых толерантов, соглашателей, стоящих в стороне от борьбы за святое дело. «Такие неразумные люди,— говорил он с возмущением,— чаще всего становятся мостками, по которым легче всего в души других верующих прокрадываются сначала грешные мысли, потом — искушения и, наконец,— сам дьявол…»
Вместе с толпой я вышел из костела и пошел берегом Вилии. Грозовой дождь смыл пыль, освежил воздух и зелень деревьев. Стало легче дышать. В библиотеке Врублевских П. дал мне просмотреть последние новинки советской белорусской литературы. От него же узнал, что в Вильно приезжал Я. Ивашкевич, выступал с чтением стихов. Жалею, что не смог его послушать, хотя поэзия его мне кажется какой-то «мраморной», стилизованной и беспощадно совершенной по форме.
6 июля
На Нобелевскую премию мира выдвинут Карл Осецкий. Только никто не знает, в каком лагере держат его фашисты и даже жив ли он. Об Осецком в девятнадцатом номере «Сигналов» напечатана интересная статья австрийской поэтессы Виндобаненсис. А в сноске сообщается скандальный факт: Союз польских писателей отказался поддержать эту кандидатуру. Мы могли бы поучиться у Данте, как писать о современном аде, а у Мицкевича — как бороться с создателями этого ада. Интересно, что до последнего времени у нас популяризировались и переводились произведения посредственных поэтов, а не этих гигантов.
10 июля
Из Вильно в туристское путешествие по Новогрудчине на семь — десять дней выезжает группа белорусских студентов. Группа создается из людей с разными политическими взглядами; едут они, по всей вероятности, не только с краеведческими, но и с пропагандистскими целями. Павлик советует и мне отправиться в этот поход. «Из наших,— сказал он,— будет там еще один очень симпатичный товарищ — К., студент православной духовной академии. Вдвоем вам будет веселее…» Я охотно согласился, потому что хотелось побывать на родине двух Мицкевичей [21] и еще раз посетить знакомые места, где много было у меня закадычных друзей — по школе, по совместной работе, по тяжелым этапным дорогам.
12 июля
Валевка — сборный пункт всех участников нашего туристского похода. Дорога, которой мы шли из Новогрудка, тянулась среди пригорков и лесных опушек. Они долго скрывали от нашего взора и это живописное село. Оно неожиданно возникло перед нами только тогда, когда мы почти вплотную приблизились к его огородам, садам, хатам. День был праздничный, погожий, жаркий. На улице — толпа, лошади, телеги. А надо всем густой тяжелый гул церковных колоколов. Не в силах подняться выше обступивших Валевку холмов и разлиться по дали полей, он кружил и кружил на одном месте.
Отсюда до Свитязи — рукой подать. Но нам пришлось немного задержаться, потому что едва успела собраться у церкви вся наша туристская группа, как явилась полиция. Началась проверка документов. Думал, что задержат, но все обошлось мирно. Записали только мою фамилию и еще двух или трех студентов да спросили, куда направляемся. Словно не известно это им было из белорусских газет, писавших о нашем туристском походе.