Вечером засел за свою поэму «Нарочь». Последние дни много пишу, перечеркиваю, переделываю написанное раньше, даже в глазах стоят стихотворные строчки. Говорят, вторая книга поэта часто хуже первой. Хорошо бы доказать, что это не так.
30 июля
Возле ратуши встретил старого Самойлу. Он уже слышал о судьбе моего сборника. Думает почему-то, что его изъяли из-за предисловия дяди Рыгора.
После первой радости начинаю критически просматривать странички своей книги. Видно, нужно было строже подойти к отбору стихотворений и процентов тридцать— более слабых — выбросить. Сборник от этого только выиграл бы.
Закончил третью часть поэмы «Нарочь». Кажется, она сильнее двух предыдущих.
Завтра же нужно будет приняться за очерк о путешествии по Новогрудчине для «Нашей воли».
31 июля
Полночь. Кто-то долго звонит к дворничихе. Полиция. За окном — мигающий свет электрических фонариков. Вижу двух полицейских, человека в штатской одежде и дворничиху. По-видимому, идут искать мой конфискованный сборник. Кажется, ничего недозволенного ни у меня, ни у Сашки нет. Слышим, как поднимаются по лестнице на наш этаж. Стучат в дверь. Всей компанией ввалились в комнату. Перетрясли мои вещи, книги, бумаги. Ничего не нашли. Шпик, одетый в штатское, спросил только, когда писал протокол обыска, какие газеты Народного фронта я выписываю и как давно работаю в редакции «Нашей воли». После обыска я чувствовал себя разбитым, хотя, казалось бы, пора уж и привыкнуть к подобным визитам. Интересно, у кого еще был обыск?
Принялся за стихи об Испании. Но что я знаю об этой стране? Чтоб написать что-то серьезное, мало газетных известий. Когда-то Н. и К. обещали из Мадрида написать. Может быть, письма пропали, а может, и они сами погибли. Испания! Даже на улице прислушиваюсь к крику газетчиков.
1 августа
Из «Нашей воли» цензура сняла мое стихотворение. Странное дело! Более острые стихи проходили, а тут привязались! Был в старостве — вызывали по поводу конфискованного сборника. Велели прийти еще — во вторник.
7 августа
А. Микулька спрашивал, читал ли я опубликованные в «Попросту» письма Бруно Ясенского из Парижа. Как я пропустил этот номер газеты? В письмах есть интересные сведения о его выдающейся поэме «Якуб Шеля». Я ее когда-то недооценивал и, наоборот, переоценивал «Я жгу Париж». Перевел две острые политические эпиграммы, напечатанные в последнем номере «Сигналов». Первая — Т. Галендера, вторая — Ст. Ежи Леца.
Мне уже давно не терпится взяться за тему Парижской коммуны, хотя после В. Броневского задача эта не из легких. Интересно, почему Броневскнй мало уделил внимания ее герою — генералу Домбровскому, его трагической судьбе (некоторые подозревали, что он предатель, но когда он погиб — версальцы уничтожили его могилу, а группа Чарторийских даже отреклась от него). Обидно, что никто не знает имен коммунаров — наших земляков, хотя их в то время было немало в Западной Европе и в самом Париже.
10 августа
Снова «Наша воля» вышла с белыми пятнами. Больше половины материалов на первой и второй страницах в № 11 (12) снял цензор. Изъята передовая Павлика «Общими силами к общей цели», статья Р. «Мы за защиту мира», информация П. «Как идет школьное дело» и мое стихотворение.
На первой странице осталось только перепечатанное из «Работника» «Воззвание Всемирного конгресса мира».
Напечатал в этом же номере свою заметку о необходимости организации Союза белорусских писателей.
А в Испании все сильней разгорается пламя гражданской войны.
14 августа
Собирая адреса для рассылки прессы, обошли сегодня с Макаром Хотеновичем Задубенье, Каранишачи, Пузыри. Навестили многих бывших членов кружков Товарищества белорусской школы. Макар рассказал про своего знакомого солтыса. Тот доверительно сообщил ему, что коммунисты снова начали организовывать свои ячейки, выписывают и читают свои газеты. «А крестьяне гонят самогон, сеют, хоть это и запрещено, табак, употребляют, хоть это тоже запрещено, вместо спичек самодельные зажигалки и совсем перестали ходить в церковь и в костел. Не знаю, пане Хотенович, при таких порядках доживем ли мы с нашим государством и до коляд». Не знал, дурень, что собеседник его делает все от него зависящее, чтобы только приблизить срок этих «коляд».
Плутали мы по заросшим мхом болотам, переходили по березовым кладкам через свежие вырубки, где оставлены были только старые семенники.
Прощаясь с Макаром, я передал ему материалы, связанные с подготовкой Всемирного конгресса мира в Париже, и сборник «На этапах». Со мной была еще привезенная из Вильно целая пачка книг (Жеромский, Крагельская, Кадэн). Домой вернулся в самый полдень. Федя принес письмо от Л. Пишет, что собирается написать обо мне статью для «Славянского обозрения». Прислал две македонские народные песни, но без словаря боюсь даже и начинать их переводить.