«Искусство — это в сотый раз увидеть по-новому то, что до тебя видели другие»,— писал А. Франс. А у нас весьма настороженно относятся ко всему новому, хоть мы и намного отстали от своих соседей. Пожалуй, никто этого так не понимал, как М. Богданович. После его смерти все еще не нашлось продолжателя его очень своеобразного и плодотворного направления.
На последние деньги купил газету «Пён» (5.VI). Там напечатана огромнейшая статья Путрамента о белорусской литературе, в которой автор много внимания уделил и моей грешной особе. Мне кажется недостатком этой и других статей Путрамента то, что он переоценивает западнобелорусскую литературу и мало пишет о советской, о которой он в большинстве случаев, в силу обстоятельств, судит по весьма тенденциозным обзорам и рецензиям западнобелорусской прессы (не имея возможности познакомиться с самими произведениями). Но все же Ю. Путрамент один из первых с общепольской трибуны во весь голос сказал доброе дружеское слово о нас, одним из первых обратил внимание на перемены, процессы, происходящие в нашей литературе, обратил внимание на ее новые художественные ценности, достижения, на ее общественный резонанс.
3 июля
День сегодня выдался на редкость теплый и ясный. Вечером начался праздник «венков на Вилии» — какой-то винегрет из языческих и современных обрядов. По реке плыли лодки, плоты, байдарки, украшенные цветами, лентами, огнями. Девушки спускали на воду венки с зажженными свечками. В небе вспыхивали разноцветные ракеты. Народу собралось столько, что невозможно было пробиться к берегу.
С легкой руки Цата Мацкевича [27] — после его статьи «Пан президент Речи Посполитой, спасай человека» — началась кампания за освобождение из тюрьмы С. Песецкого — автора книги «Любовники Большой Медведицы». Думаю, что этого агента «двойки» [28], морфиниста и бандита освободят, тем более что Песецкий был присужден к каторжным работам только за бандитизм, а не за политику. Тут во всех костелах скоро начнут за него молиться.
Рассказывают, что Гитлер в Мюнхене в своем очередном выступлении обрушился на футуризм, кубизм, дадаизм. Даже Маринетти и тот не выдержал, выступил в защиту своего детища, заявив, что футуризм всегда был антикоммунистическим течением.
У кого бы сегодня занять двадцать восемь грошей на килограмм хлеба?
Наверно, этими днями поеду по разным делам в Буду,— там сейчас громадный престольный праздник. Со всей Виленщнны съехалось более десяти тысяч крестьян, лавочников, богомольцев, нищих, цыган…
15 июля
Отец пишет о небывалой грозе, которая прошла над нашей Мядельщиной. В Скородах и Моховичах разрушены десятки домов. В Пильковщине ущерба меньше, только лес уничтожило целыми делянками.
20 июля
Вместе с дядей Рыгором навестили Павла Пракапеню, который приехал из Италии на гастроли. Остановился он в длиннющем, как сарай, довольно неуютном номере гостиницы «Европа», выходящем окнами на Немецкую улицу — улицу лавочников и барышников, шумную и суматошную.
Не успели мы поздороваться, как он стал ругать Шаляпина, который недавно выступал в Городском зале:
— Чего его черт гоняет по свету! Голоса нет, а берется петь. Лучше бы сидел на месте и учил нас, молодых.
Потом стал рассказывать о себе. Родился в бедной крестьянской семье. Был пастухом, рассыльным при полицейском околотке, безработным. Пехом добрался до Варшавы. Ночевал в разных ночлежках, под мостами. Однажды удалось ему проникнуть к известному тенору Я. Кепуре. Тот заинтересовался им и забрал с собой в Вену. Там на каком-то конкурсе за исполнение «белорусской» песни «Ванька парень был прелестный…» получил диплом и золотую медаль. Из Вены поехал учиться в Италию, потом несколько лет выступал в Милане, по радио — в Риме.
Подарил мне свою фотографию. Стоит, до самого пупа увешанный орденами, полученными от короля Эммануила («Крест Кавалера Итальянской короны»), от папы («Орден святого Юрия»), от польского правительства… Самому даже трудно было перечислить все свои кресты и медали и вспомнить, от кого и за что он их получил.
— Вчера,— говорит,— встретил меня на Замковой горе какой-то гимназист и спрашивает, не боксер ли я. «Боксер».— «А с кем вы боролись?» — «С самим Яном Кепурой!» — И хохочет.
Здоровенный, как бык. Хвалился, что может, дунув, погасить свечку на другом конце своей комнаты. С завистью относится к славе других известных певцов, в том числе и к своему соседу Михалу Забэйде-Сумицкому.
— Что вы мне талдычите про его высокую культуру! Если я в своей деревне затяну, так Михала никто и в его родной хате не услышит.