Земляки мои были в Вильно впервые. Они всему удивлялись, и прохожие на них оглядывались, когда они шли, громыхая по мостовой своими тяжелыми, подкованными сапогами, по-деревенски одетые, с неизменными торбочками за плечами, в которых были и провиант, и разные судебные бумаги, повестки, штрафы.
16 августа
Газеты и радио принесли грустную весть о том, что при перелете через Северный полюс погиб выдающийся советский полярный летчик Леваневский.
…Уж время флагам развернуться и шуметь
Над городами, над бескрайним полем,
Жизнь превратить в огонь и даже смерть — в сиянье,
Чтоб молниями озарился полюс.
Давно уж меня беспокоит тема безработных, которые гибнут в так называемых «беда-шахтах». Но чтобы поднять эту тему, необходимо побывать самому в этих опасных шахтах, где на каждом шагу подстерегает смерть. И, несмотря на это, люди туда идут, чтобы добыть хоть немного угля и купить за него кусок хлеба.
26 августа
На прошлой неделе забрел на кладбище Росса. Это — один из самых живописных уголков Вильно. В праздничные дни здесь много посетителей, они ухаживают за могилами, приносят цветы. Самые заброшенные на кладбище — могилы знаменитостей. От их величественных памятников веет забвением и одиночеством. Вспоминают о них только в дни юбилеев.
Сегодня вел переговоры в типографии об издании сборников стихов наших молодых поэтов. Но очень уж дорого они все заламывают, особенно в «Друкарне краёвой». Правда, издания этой типографии — одни из лучших в Вильно. А вообще чувствуется, что никто не хочет связываться с нашими белорусскими изданиями —хлопотными и политически небезопасными.
На Остробрамской около гостиницы «Шляхетская» встретил профессора М. Кридля. Шел он с каким-то долговязым корпорантом, тот все забегал вперед и что-то горячо ему доказывал. Студент напоминал мне методиста Витта, который часто приезжал в Радашковичи, читал нам, гимназистам, скучные проповеди, а после пел свои чудесные народные шведские песни. На противоположной стороне улицы, на втором этаже белого каменного дома, где живет учительница белорусской гимназии Алена Соколова, в открытом окне пламенели какие-то яркие цветы. Ветер развевал занавески. Издалека доносился костельный звон. Долго по мостовой громыхали телеги ломовиков, которые везли в сторону улицы Субач кирпич и черепицу.
Заглянул в Белорусский музей. Когда-то М. обещала показать мне стихи поэтов «Громады» (Крыги, Левчука, Караневского, Сидоркевича, Лихтара), но в музее было много посетителей, и я, еще раз полюбовавшись слуцкими поясами, осмотрев богатейшую коллекцию древних монет, пошел домой.
Дома меня ждала работа: обещал К. на этой неделе закончить перевод на белорусский язык двух польских революционных песен: «Народ сермяжный, народ рабочий», «Хоть нас все проклинают амвоны».
Можно только удивляться, как быстро еще совсем недавние события становятся «историческими». Жаль, нет у меня фотоаппарата, а время стирает из памяти даже самые неповторимые образы,— наверно, скоро я и сам начну сомневаться, действительно ли я когда-то их видел.
Узнал, что в концлагерь Береза сосланы А. Гаврилюк и Леон Пастернак.
27 августа
Веселое у нас государство. Ночью только и слышишь: «Режь, лови, бей», а днем все преступники идут на Острую Браму молиться. В толпе, стоявшей на коленях и мостовой перед иконой матки боской, сегодня видел старого надзирателя из Лукишек — одного из самых омерзительных палачей; рассказывали, что он любил присутствовать при приведении в исполнение всех смертных приговоров.
Из магазина девоционалий [29], что пристроился к святому месту, чтоб бойчей шла торговля, какая-то бабка вынесла целую связку четок. Зачем ей столько?
В витрине комиссионного среди разного вида оленьих рогов и допотопных часов выставлен удивительный, вытканный шелком китайский пейзаж. Цена — сто двадцать злотых! Многие останавливаются, чтобы полюбоваться залитой солнцем долиной, окруженной снежными вершинами гор. Мирный пейзаж, похожий на райский уголок, никак не вяжется с моими представлениями об этой далекой горемычной стране, представлениями, которые сложились из кинофильмов, газетных сообщений о непрерывных войнах, бесчинствах империалистических захватчиков, о голоде, засухах, тайфунах.
Вспомнились строки стихотворения Эми Сяо:
…Ты слышал, как умер Фу Элин,
Как погибли Ин Фу, молодая Фын Кэн,