Хай слава гучыць ім званіцай стазвоннай,
Пісаць я не ўмею, не дбаю аб славе.
Прывет, Мадонна!
Не для мяне полкі кніг аж да столі,
Не для мяне вясна, рунь на загонах,
Толькі ноч цёмная, дождж з алкаголем —
Прывет, Мадонна!
Былі да мяне людзі, будуць і потым,
Бо жыццё вечнае, не знае скону,
Усё, як вар’ята сон мімалётны —
Прывет, Мадонна!
Ты ўся прыбранная маем, вясною,
Кветкамі, што назбіраў на загонах,
Бруд з рук сваіх я змываю расою —
Прывет, Мадонна!
Не пагарджяй ты вянком хулігана;
Зняёмага з прэсай, з піліцыяй коннай,
Ты ж мая маці, муза, кахана —
Прывет, Мадонна!
Где-то лежит еще у меня переписанная два-три года тому назад поэма Галчинского «Инга Бортш». Все не могу собраться перевести ее. А поэма эта была когда-то для меня целым открытием. Наткнулся я на нее случайно в каком-то женском журнале, взятом у нашей сельской учительницы.
Завтра еду домой. Новый год встречу в дороге, где-то между Молодечно и Вилейкой, под сонный перестук колес поезда. Потом, если не найду попутной подводы или знакомых возниц, буду часа три-четыре тащиться по заметенным колеям до дома. И все же я люблю эту дорогу, особенно те ее километры, что пролегли через Городищенский лес. Я каждый раз вспоминаю, как мы возвращались этой дорогой с беженства и я собирал со своей сестрой Верочкой грибы. А день был такой ясный от солнца, от бронзовых нагретых стволов сосен, от ягод и мухоморов, от радостного чувства возвращения на родину, хоть слово это для меня тогда было еще не разгаданной загадкой, что я, кажется, больше таких дней и не видел.
А может, если погода не наладится, отложить на несколько дней поездку домой?
Былі да мяне людзі, будуць і потым,
Бо жыццё вечнае, не знае скону,
У сё, як вар’ята сон мімалётны —
Прывет, Мадонна!
Скоро полночь. Мороз украсил окна белыми листьями папоротника. Сквозь них едва пробивается свет уличных фонарей.
14 января
Такое ощущение, что во мне умерло что-то, чему многие еще бьют поклоны, молятся. Начал перечитывать старые свои стихи. Одни выправил, а другие такие беспомощные, что и времени жалко на то, чтобы их дорабатывать. Наша белорусская литература — одна из самых молодых, но в ней уже столько «классиков», что можно было бы ими оделить и соседей. Произведения этих «классиков» все больше и больше обрастают комментариями. И кто знает, сможет ли когда-нибудь до них добраться скальпель времени. Смешно, когда наши критики начинают родословную того или другого поэта, как в Священном писании: А породил Б, Б породил В и т. д. и т. п. Зачем бы мне нужно было учиться у Чарота или Труса, если я мог учиться непосредственно у Блока, Есенина, Маяковского?
Наш местный патриотизм возвел в сан святых и гениев очень много посредственных стихоплетов, давая их произведениям завышенные оценки, громко справляя 5-10-20-летия их «плодотворной» литературной деятельности. Может быть, поэтому не понимают нас и мало интересуются нами в большом мире. Amicus Plato…
15 января
Под вечер ходили на охоту. Пасмурно. Мглисто. Возле Красновки дед убил беляка и выстрелил по лисице, которая потащилась к Дубовскому бору, оставляя за собой кровавый след. Возвращаясь домой, с незамерзших протоков слободской речки вспугнули несколько диких уток. Вода среди покрытых снегом берегов кажется черной, таинственной.
Со стороны гати приближался звон шараховок. Мы отошли за кусты, чтобы на кого-нибудь не нарваться. Оказалось, это куда-то едет на ночь глядя наш сосед — кузнец Василь Бобрович. Переждали, пока он не скроется за чащей ельника, и потихоньку побрели домой. На гумне встретили Веру, Федю и Людмилу. Они услышали выстрелы и выбежали поинтересоваться, с какой же это мы возвращаемся удачей. Из-за охоты опоздали даже напоить и присмотреть коров. Последние резгини [32] трясянки отец понес в хлев уже с вечерними звездами.
16 января
Зашел к нашим соседям Глинским. Как всегда, у них полная хата народа. Рассказывали со смехом, как Базиль, чтобы похоронить сына, торговался с попом. Духовный отец не хотел за два злотых идти на кладбище, потребовал, чтобы летом Базиль три дня косил для него сено. И только тогда согласился, когда старый напугал его, что позовет ксендза или раввина, потому что мертвому все равно, кто будет его отпевать.
20 января
Завтра еду в Вильно. Вместе со мной едет и сестра Вера: она выходит замуж за Бронислава Лётку, в Сервачи, где его отец, вернувшись из Америки, купил хутор. Занятный человек этот старый Лётка. В молодости батрачил. Билет в Америку, рассказывают, купил за грибы, которые собирал, когда гонял на пастбище коров. Более двадцати лет проработал в две смены грузчиком в доках Нью-Йорка. Был очень сильным. Носил мешки, которые никто и поднять не мог. Он и теперь своих сынов — Павла и Броньку — заткнет за пояс. В самый лютый мороз ходит нараспашку и без рукавиц.