— Самое смешное,— рассказывал Кастусь,— что пан редактор упрекал нас, коммунистов, за то, что мы учим народ петь песни о Сталине, о Советском Союзе. Я посоветовал ему поинтересоваться у народа, которого и полиция, и ксендзы, и учителя учат петь песни о Пилсудском, почему он их не поет, а поет советские песни.
Сейчас мы все переживаем глубокий кризис. Еще до приказа о роспуске партии (об этом мы и узнали даже не из своей прессы) появились тревожные симптомы: на многих участках сворачивалась партийная работа, намеченные мероприятия откладывались, контакты прекращались, связи обрывались. Уговариваем самих себя, что все это объясняется серьезной необходимостью. Вой враждебной нам печати (а мы привыкли думать — если враг тебя ругает…) еще больше убеждает нас в этом. И все же очень трудно примирить логику разума с голосом сердца.
В столовой хозяев часы гулко отбивают полночь. А в Закрете неумолчно шумят сосны. У меня хоть есть где голову приклонить. А есть ли ночлег у Кастуся?
Партия распущена… Чем больше думаю, тем меньше понимаю то, что произошло.
15 октября
«Криница» пишет о торжествах, связанных с 950-летием христианства в Белоруссии. В костеле святого Николая белорусские ксендзы выступили с проповедями, а все верующие пели «Божа, што калісь народы наасобкі падзяліў». Нужно бы предложить хадекам переделать эти строки так: «Боже, что на классы все народы разделил». Это и более современно и более точно. Жаль, что я не побывал на этом спектакле. Правда, впереди еще тысячелетие христианства. Впрочем, может быть, через пятьдесят лет в этом костеле будет антирелигиозный музей и верящие не в бога, а в социализм будут петь:
Мы свой, мы новый мир построим…
22 октября
Па вечере белорусских студентов читал отрывки своей новой поэмы. Слушателей было много. Долго отвечал на вопросы. Беседа затянулась до самой полуночи. Домой возвращался тихой Малой Погулянкой и еще более тихой и сонной, засыпанной листьями каштанов и яркими звездами Закретной улицей. Почему-то вспомнился бессюжетный, но весь пронизанный музыкой Бетховена фильм «Лунная соната». Я и не думал, что эта однажды услышанная музыка сегодня вдруг обрушится на меня. Мне казалось, что я иду улицей, заполненной чарующими звуками, что к ним прислушиваются и люди, и деревья, и каменные стены зданий, и звезды. И может быть, поэтому вокруг была такая необыкновенная тишина, что и я должен был остановиться?
25 октября
Итак, герои моей поэмы — мать и сын — приехали в Москву. Пока что без заметных отступлений иду по следам своей собственной биографии.
1 ноября
Вернувшись в Вильно, набросился на газеты и книги, как пьяница на водку. Читаю без какой бы то ни было системы — все, что попадает в руки и что удается достать: Чорный, Гарнич, Балицкий, Стачинский, Броневский, Кареев, Гудзий, Ницше, Бокль, Тувим, Круит. У Каросаса достал каунасскую «Литувос айдас» (1938, № 444), где напечатано в переводе О. Митюте мое стихотворение «Пройдут года». В типографии В. Труцки, на улице Мицкевича, издатель Богаткевич познакомил меня с необыкновенно интересным и своеобразным человеком — автором «Рассказов американского холостяка» Стаховским. Еще перед империалистической войной Стаховский выехал в Соединенные Штаты, где ему каким-то образом удалось стать на ноги и разбогатеть. А заимев деньги, он захотел рассказать людям о том, что видел, пережил, передумал, хотя до этого нигде не учился — едва умел читать и расписываться. Рассказы свои он диктовал стенографистке, а потом отдавал еще какому-то стилисту править. В Вильно он приехал, чтобы навестить своих родных и издать здесь вторую свою книгу — «Моль жирная и моль тощая». Книгу эту он издал, но Богаткевич (мне жаловался сам автор) здорово его обдурил. Он, как человек неопытный в издательских делах, подписал условие, в котором вместо количества печатных листов было указано только количество страничек, что и использовал Богаткевич, выпустив книгу небольшого формата. Естественно, количество страниц от этого увеличилось в несколько раз, и Богаткевичу через суд удалось вынудить автора выплатить ему значительную сумму денег. Это не первая афера Богаткевича. Первая его махинация была более грандиозной. Тогда он тоже при помощи официальных кругов из должника стал компаньоном, а потом и хозяином типографии, приобретенной на средства В. Труцки. Правда, тут не последнюю роль сыграли и политические причины. В. Труцка, когда создавал свою типографию, имел намерение печатать только белорусские книги: школьные учебники, произведения художественной литературы, этнографические сборники, песенники, журналы и газеты. Ясно, что об этих его намерениях знали разные прислужники панов Ясинского и Ботянского. И, видно, для того, чтобы взять под контроль эту небезопасную типографию, они постарались под видом компаньона навязать В. Труцке своего человека.