Гамсуна я полюбил за его «Викторию» и «Голод», потому что знаю, что такое любовь и что такое голод, особенно когда сидишь за тюремной решеткой и тебе кажется, будто на тебя вот-вот обрушатся стены твоей одиночки.
Этими днями из Лукишек снова отправили транспорт политзаключенных в Седльцы и Вронки.
7 декабря
После Рембо и Бодлера не стало тем «поэтичных» и «непоэтичных». Еще до того, как я познакомился с их творчеством, я чувствовал это в отношении слов, лексики. Кстати, сейчас со своей записной книжкой всюду охочусь за редкими словами, которых пока что нет в словарях. Да, собственно, словари всегда опаздывали, не могли угнаться за живым языком. По-моему, каждый писатель должен иметь кроме всеобщего словаря еще и свой, личный. И дело не в том, кто пользуется большим количеством слов, а кто — меньшим. Дело в безошибочном ощущении запаха, цвета, значения каждого слова, времени и места для него. Ну, а копилка для слов-самородков всегда в запасе найдется. Без нее и обойтись нельзя.
Навестил старого книжника И. Застал его в каком-то черном выцветшем балахоне и в ермолке. Сидел он, сгорбившись, над старой, в кожаном переплете книгой — это оказалась «Повесть временных лет». Пока я приводил в порядок свои рукописи, письма и гриисы со стихами 3вестуна, Сироты и других, он показал мне рассказ монаха о том, как к нему однажды приехал черт, который сидел верхом на свинье, а приехал он от ляхов!
8 декабря
Снова свалила меня с ног болезнь. Настроение поганое. Думаю взять развод у редакции «Колосьев», потому что хозяева журнала все чаще и чаще нарушают наше джентльменское соглашение — не касаться дел, которые могут принести пользу только нашим врагам. В связи с нашим временно трудным положением они себя чувствуют монополистами на ниве белорусской культуры и даже пытаются кое-кому диктовать свои условия.
Приходил полицейский. Интересовался, где работаю, на что живу, не собираюсь ли куда выехать.
Паны, что беситесь вы так?
Вы на меня своих собак
Спустили нынче, озверев,
Что вызвало ваш страх и гнев?
Неконфискованный мой смех,
Свист нецензурный, яд стихов?
А что, коли случится грех
И пустим красных петухов?
21 декабря
Если б не книги, можно было б сойти с ума. И в неволе они меня спасали, и на свободе, которая мало чем отличается от неволи. Достал Чарота «Корчму», Пущи «Утро рычит», Вольного «Краснокудрую радость». До отъезда в Пильковщину хочу прочесть.
Заходили Канонюк и Милянцевич. Делились впечатлениями от выступления хора дяди Рыгора и М. Забэйды-Сумицкого. Канонюк — спокойный, уравновешенный, а Милянцевич — неутомимый дискутант. Иногда завалится к нам с Сашкой, и мы до поздней ночи спорим по разным вопросам. Хорошие ребята. Учатся на медицинском факультете.
22 декабря
Вызывали к следователю по подозрению в авторстве стихов, напечатанных в какой-то подпольной листовке. Следователь старался доказать, что стихи принадлежат мне, так как некоторые строчки перекликались со стихами из сборника «На этапах». Когда из этого ничего не вышло, пан следователь «деликатно» намекнул, что я, как человек, лишенный всех гражданских прав, являюсь особой не слишком желательной в пограничной полосе (в нее входит и город Вильно). Чтобы я об этом помнил.
23 декабря
С тяжелыми, тревожными мыслями встречаю наступающий Новый год. Снова перелистываю свои черновики. Оставляю только самое необходимое, все остальное — в печь. Больше всего мне жаль писем и тетрадок с различными выписками из марксистской литературы.
В «Вымярах» — рецензия на воспоминания Габриэля Д’Аннунцио и очень интересная статья о выдающемся испанском лирике Рубене Дарио. А я, варвар, ни строчки его не читал!
Третий день лежит на столе незаконченное стихотворение. Вплелась в его ткань какая-то искусственная нота. А это — как трещина на самоцвете. В поэзии тень правды не заменит самой правды.
Думал занести дяде Рыгору материалы для «Белорусской летописи», но пришел М., и я остался дома. На улице разыгралась вьюга, а потом — кого-то хоронили: по пустой заснеженной улице плыли надрывные звуки оркестра, почему-то не вызывавшие ни интереса, ни сочувствия. С жизнью нужно бы расставаться незаметно, никого не беспокоя. За стеной слышен приглушенный голос хозяина пана Шафъянского и плач — навзрыд — его служанки. Что там у них произошло?