От смолистого дыма лучины, которой за век тут пережгли бесчисленное количество пучков, балки и доски до того закоптились, засалились, почернели, словно их кто-то покрыл черным лаком. Даже когда перед праздником делается генеральная уборка, этот «куродым» не удается ничем отскоблить. Под одной из балок торчат три пары крюков для витья веревок и несколько желтых костяных спиц для плетения лаптей да еще деревянные прави́лы с натянутой на них сырой бараньей шкурой.
После ужина все долго сидели за столом. Пришел из Слободы Сашка Асаевич. Рассказал интересный случай, как за Глубоким, куда он возил княгининского скупщика леса, один крестьянин выстроил хату в хате. Дело в том, что, когда сгнила его старая хата, полиция запретила на узком его наделе ставить новую — близко были соседские дома. Тогда крестьянин, чтобы не отдаляться от своего хлева, гумна, амбара и колодца, срубил сруб немного поменьше и миром за одну ночь поставил его в старой хате. Налетела полиция — поздно. Поставленный сруб — по закону — уже никто не имеет права разобрать.
Прощаясь, Сашка признался, что у него сохранилось несколько номеров газеты «Борьба». В 1932 году она издавалась в Берлине и рассылалась по почте. Я посоветовал ее уничтожить — газета устарела, а спрятать ее так, чтоб никакой черт не нашел, негде.
Газету эту я хорошо помню, так как приходилось с Аниськевичем готовить для нее некоторые материалы. Печаталась «Борьба» на такой тонкой бумаге, что легко умещалась в обыкновенном конверте. Поэтому полиции долго не удавалось перехватить все каналы, по которым она распространялась,— для этого нужно было бы проверять почти всю корреспонденцию на почте.
Когда все ушли спать, я сел работать над сатирической сценкой «В монастыре»»
31 декабря
Вместе с отцом трелевали из леса наготовленный еще с осени в Красновке сухостой и бурелом — на дровяник. У сарая свалили еловые лапы: будет теперь на всю зиму занятие деду — рубить их на подстилку коровам.
Встречаю вечер новогодний
Под суматошный крик ворон.
Над полем сивер непогодный,
Бурана свист и перезвон.
С кем поделиться мне тревогой?
Никто — я знаю — из друзей
Не сможет к моему порогу
Свернуть с метельных тех путей.
Гори, моя лучина, в хате!
А вдруг заря, взойти спеша,
Твой свет, как искру, перехватит,
И отогреется душа…
Вспомнил, что у меня лежит еще не прочитанный номер журнала «Камена», где напечатаны стихи Аполлинера, Новомесского, Незвала, Бжестовской, Вайнтрауба…
Грех жаловаться: с хорошими друзьями сегодня буду встречать Новый год. В компанию можно было бы еше пригласить Карузо. Где-то среди старых грампластинок лежит его «Санта Лючия». Пусть бы спел под аккомпанемент наших снежных метелей, что шумят за окном.
Поздно. Около печи топчется мама. Принесла из кладовки дежу. Наверно, будет ставить хлеб. Потом, слышу, рассказывает отцу свой очередной сон. А сны у нее не простые — вещие.
— Ты не спишь, Янук?.. Так вот кружит, вижу, надо мной черный ворон, и никак я его не могу отогнать…
3 января
В поле дымит, метет, курит снегом. На гумне остановились две подводы нарочанскпх рыбаков. За пару лубков жита мы купили свежей селявы. Принесли в хату — и сразу запахло озером. На ужин будет добрая уха. Мы хоть и близко от Нарочн, но рыба — редкий гость на нашем столе. Другое дело — дичь, к ней у нас привыкли. А перед Новым годом на охоте удалось подстрелить двух зайцев. И сегодня отец подстрелил серого возле расставленных на выгоне снопов люпина. В Неверовском дед видел следы кабанов. Можно завтра попытать счастья, сходить на них. Только нужно перезарядить наши допотопные ружья, набить побольше пороху и подсыпать крупной дроби.
Хотели сегодня закончить молотьбу околота [35], но помешал ветер, и мы вышли с топорами в лес. Наверно, придется на этой неделе съездить с отцом на узлянскую или талуцкую мельницу смолоть жито и наготовить круп.
Вот и прошел еще один зимний день, отмеченный только новыми сугробами да более громким скрипом раскачиваемого ветром журавля; вместе с обледеневшим ведром он качается перед окном, как маятник гигантских часов.
5 января
Все больше и больше заносит снегом наши хуторские тропки. В Вильно, говорят, свирепствует грипп. Может, через наши сугробы и не доберется эта хвороба до моей Пильковщнны.
Газеты пишут, что голландское правительство передает в руки гестапо всех бежавших из фашистской Германии, что спичечный король Кругер умер загадочной смертью, и даже о том, что король Ягайло и сын его Казимир говорили по-белорусски.