Хотелось мне расспросить Сацункевича о моих товарищах-вилейчанах: Миколае Гаврилюке, Люсе Волынец и других, но собеседник мой что-то очень уж быстро начал клевать носом, видно устал, пока устраивал свой багаж — тяжелые ящики с яйцами. Я всегда удивлялся оборотистости и ловкости этого человека — он издалека, нюхом чуял, где пахнет наживой, деньгами. Перед пасхой и радуницей он целыми днями просиживал над ящиками с яйцами, выбирая самые крепкие, чтоб потом продать их втридорога любителям яичных боев.
Зато его спутник — крупный торговец льном — и не думал ложиться спать. Обрадовавшись, что нашел в моем лице внимательного слушателя, он рассказывал и рассказывал о своих торговых делах, о громадных рынках по сбыту льна в Трутнове, Гандове, Лилле, Белфасте, куда он чуть ли не каждый год ездил заключать контракты с различными иностранными фирмами.
— Я, если б моя на то воля,— говорит он,— для поднятия благосостояния приказал бы крестьянам сеять только лен, лен и лен…
Лязгая буферами, тронулся наконец и наш поезд. За окном промелькнула островерхая крыша костела, белые высокие стены тюрьмы. А дальше — лес и заросшие мхом болота, лес и болота, лес и болота…
7 мая
Снова начались с утра до вечера мои бесконечные странствия по Вильно — по интересным страницам истории, архитектуры, поэзии.
С каждым годом этот город все больше и больше привлекает к себе туристов, я уже не говорю о толпах богомольцев, которые все лето, начиная с мая, тянутся и тянутся по дорогам к Острой Браме и Кальварии. Идут не только с Виленщины, Новогрудчины, Гродненщины, но и из Литвы, Латвии.
Сегодня я остановился возле группы деревенских женщин. Укрывшись от солнца в тени Святоянской звонницы, они о чем-то говорили с ксендзом.
Притворившись, что разглядываю в витрине магазина охотничьих и рыболовных принадлежностей чучела птиц, ружья, удочки, я краем уха прислушивался к их разговору.
— Так вы откуда будете?
— Из Мяделя,— ответила ксендзу старенькая бабулька.
— Пришли или приехали?
— Пришли… Как поправился мой внук Пилипка, дала обет — что ни год ходить в Вильно. Вот только ноги сбила, да и опухли…
— У вас же есть своя Кальвария…
— Так разве ж такая?.. Божечка ж мой, если б хоть где глаза ополоснуть, воды напиться,— говорит бабка и, обессилевшая, сняв с плеч котомку, садится на краю тротуара.
Мне хотелось подойти и спросить у бабки, из какой она деревни, как ее зовут, но к этой группе богомолок стали присоединяться другие. С Замковой улицы подъехали подводы, груженные крестами и иконами. Видно, тут был сборный пункт богомольцев с моей Мядельщины. На дощечках, привязанных к телегам и возкам, на которых по приказу полиции писали адреса хозяев, я прочитал — село Бояры… село Новоселки… село Купа… и даже две-три знакомые фамилии.
Построившись рядами, богомольцы пошли серединой улицы в направлении Кальварии.
Раскрыв молитвенники, они затянули молитву, которая вскоре задохнулась в жаре, шуме и грохоте «Арбонов», в черном траурном дыме, что оставляли за собой эти тяжелые швейцарские дизельные автобусы.
8 мая
Тревожные вести привез К. со своей Гродненщины. Рассказывал, как у них распоясались фашистские элементы, как они готовятся к «ночи длинных ножей».
И в Вильно эндекские пикетчики, вооруженные кастетами и палками, часто патрулируют возле еврейских лавочек и магазинов, уговаривают покупателей присоединиться к ним, не покупать у евреев, а только у поляков, у которых во всех витринах выставлены иконы «матки боской остробрамской». На Погулянке видел матку боску рядом с бутылками водки и вина, а в магазине галантереи — в окружении женского белья, чулок, бюстгальтеров. Но всех переплюнул владелец аптеки на улице Мицкевича, выставивший ее рядом с рекламой противозачаточных средств.
9 мая
До встречи с П. было еще много времени. Чтобы не обращать на себя внимания, я присоединился к какой-то похоронной процессии, которая направлялась к кладбищу Росса. Крутой тропкой я дошел до так называемой «Белорусской горки», где похоронены разные «деятели». На гранитных и мраморных плитах высечено: «Вечная память…», «Вечная слава…», «Всегда будем помнить…» Кому нужна эта «поэтичная» ложь? И все же надмогильные памятники подсказали мне тему; вернувшись домой, сразу за нее примусь.