Я записываю грустную весть о гибели своего замечательного товарища пером, которое он мне подарил в минуты нашего расставания.
День этот перегружен тяжелыми вестями. Почтальон принес открытку от Михася Василька. У него большое горе — умерла жена, несколько лет болевшая туберкулезом. Как и чем помочь ему в эту тяжелую минуту?
Ночами горят разноцветные витрины виленских магазинов. Я их знаю на память, а они меня, как клиента, наверно, не заметили. Сколько в этом городе безработных и босяков, которые целыми днями стоят и глазеют на них!
На улицах идет сбор денег на противовоздушную оборону. Поздно хватились паны охранять небо над Польшей! Надо расковать руки народу. Только народ своими руками мог бы заслонить Польшу от опасности.
5 апреля
Жду приезда Лю. Сейчас у меня нет никого из близких, с кем бы я мог поделиться своими мыслями. Даже в тюрьме, в одиночке, я знал, что за стенами друзья и я могу с ними хотя бы перестукиваться. Кажется, таких беспросветных, глухих дней еще не было. Скоро пасха. Последняя голодовка основательно подкосила мое здоровье, но на праздники домой не поеду, да и не на что ехать. Буду сидеть и работать. Вчера из библиотеки притащил целую охапку книг. Любой дом без книг кажется мрачным и невеселым. Что же говорить о закутках, в которых живем все мы?
12 апреля
Дни мои складываются не из часов, а из книг, брошюр, журналов, газет, ночи — из снов. И сны какие-то тяжелые, однообразные. Был бы под руками «Египетский сонник», посмотрел бы, что они мне предсказывают.
Сегодня нашел интересные сведения о генерале Бэме. За победу над австрийскими войсками его наградили наивысшим почетным венгерским орденом, для которого из короны святого Стефана был извлечен самый крупный бриллиант, а вместо него вставлена золотая пластинка с надписью «Юзеф Бэм».
Никак не могу достать сборник стихов Петефи на русском или польском языке. Не может быть, чтобы он не был издан вообще. Жаль, что у нас никто из белорусов до этого времени не перевел стихов этого замечательного поэта-революционера. Никому до Петефи не удавалось создать произведение, в котором бы так неразделимо слились жар сердца и звон клинка, любовь и ненависть к врагам, душевность и решимость.
13 апреля
А голодным дням и конца не видно. Кажется, приближаюсь к чему-то неотвратимому. И в поэзии своей вижу все больше и больше недостатков. Перед лицом голода бледнеют даже самые, как мне казалось, лучшие мои стихи. Правда, каждое художественное произведение должно пройти через две инстанции суда: современность, которая часто ошибается, и будущее. Время исправляет все ошибки. Наверно, поэтому и я начинаю видеть более остро.
14 апреля
Жду письма из Союза киносценаристов. Мои польские друзья порадовали меня, что там заинтересовались моими поэмами. Не думаю все же, что содержание поэм подойдет им.
Над Закретом ветер вместе с облаками гонит куда-то и воронье. Нужно обойти газетные стенды — второй день уже не знаю, что творится на свете. Хотелось написать стихотворение о весне, но тема эта настолько затаскана — и хорошими поэтами, и графоманами, что пришлось отказаться от этой мысли. А лучше — отложить это дело лет на двадцать. Не диво, что Тувим написал пародию на весенние стихи. Наверно, каждая тема, когда она становится общедоступной, неизбежно должна закончить свое существование в пародии.
19 апреля
Рембо в «Алхимии слова» открыл цвета гласных, а я цвета своих голодных дней: понедельник — белый, вторник — синий, среда — голубая, четверг — зеленый, пятница — красная, суббота — черная…
Скорей бы возвращалась Лю. Три раза ходил на вокзал встречать ее, хоть и знал, что она еще не может приехать. Возвращался сегодня домой в дождь. Даже был рад, что такая промозглая погода и на улице мало прохожих. Идешь — и никто тебе не мешает думать. Только каким опустевшим показался мне город!
Пришел домой, а дождь все шумит и шумит, то громче, то тише барабанит в окна. Засел за стихи. В последнее время меня начинает раздражать «поэтичность», «красивость» многих стихов, в том числе и моих собственных. Все у нас сейчас стремятся писать под классиков, и совсем исчез эксперимент. Не знаю, сколько может длиться такое противоестественное положение — бесконечная эксплуатация открытий наших предшественников.
20 апреля
По просьбе Казимира Гольтрехта послал все свои сборники в Союз киносценаристов. В письме написал, что сомневаюсь, чтоб польская цензура разрешила ему поставить фильм по моей «Нарочи»: «Я писал поэму, чтобы рассказать о тяжелой жизни и героической борьбе нарочанских рыбаков за кусок хлеба, за свои права на землю, на которой жили и в которой схоронены кости их дедов и прадедов… А что до суеверий и ворожбы, иптересующих Вас,— так их можно найти в нашем богатейшем фольклоре — в сказках, песнях, преданиях. Правда, сокровищ этих с годами становится все меньше. И на берегах Нарочи уже слышатся завезенные туристами и чиновниками чужие песни, шлягеры. Меняется внешность жителей, среди них можно увидеть стрельцов, осадников в конфедератках, говорящих на каком-то смешанном польско-белорусском жаргоне… Земля там бедная. Не удался улов — бабы несут домотканые ковры и полотенца на Мядельский рынок. Часто после голодных дней только лодка да сеть остаются у рыбака. Глубоко под серыми сермягами и потными рубахами спрятана душа народа, а в сосновых недрах — неповторимая красота наших озер. Не знаю, удастся ли Вам все это снять на кинопленку…»