Но сегодня, когда над миром собираются грозовые тучи и неизвестно каким — целительным или кровавым — дождем омоют нашу многострадальную землю, мне хочется послать Вам это свое письмо, а с ним — от себя и своих товарищей — сердечные приветы, искренние пожелания доброго здоровья и успехов в Вашей большой и славной жизни.
За последние годы мы перепахали не одну межу и, приступая к новому весеннему севу, хотим посоветоваться, спросить у Вас: хорошо ли мы сеем, скоро ли сольются волны наших колосьев в одно безбрежное море? Когда встретятся в братском пожатии наши руки, когда зазвенят за общим столом наши вольные песни?»
29 мая
Яворский пишет в своем письме, что намерен издать небольшой сборник моих стихотворений, а во время каникул попробует перевести «Кастуся Калиновского». Не знаю, был ли когда-нибудь Яворский в Белоруссии, слышал ли он наш язык, но в своих переводах он необыкновенно точно передает и ритм, и образность, и звучание наших стихов.
В библиотеке «Коло полонистов» достал годовые комплекты «Околицы поэтов» (1935-1938 гг.) и «Камены» (1933-1938 гг.). В «Камене» встретил много новых для меня имен — польских, русских, украинских, чешских, словацких. Сейчас журнал часто печатает и произведения наших белорусских поэтов.
Из редакции «Белорусской летописи» получил на рецензирование несколько стихотворений начинающих поэтов. Большинство стихов, поступающих в редакцию, очень низкого уровня (хотя в оценке произведений я и остерегаюсь все мерить на свой вкус и ставить оценку минус, когда встречаюсь с другим, даже и непонятным мне складом мысли, образов).
30 мая
Целый месяц не брался за поэму. Только читал: Словацкого, Тувима, Пентака, Витвицкого, Скузу, Белинского (сборник, подаренный В. Труцкой), Щедрина, Ластовского. С увлечением прочитал историческую повесть Парнацкого «Аэций — последний римлянин», написанию чудесным языком. Постараюсь найти «Челюскин» Ч. Тянткевича. о котором «Курьер варшавский» опубликовал очень сочувственную рецензию. Ответил на письма М. Василька и М. Машары. С. прислал целую тетрадь стихотворений, которую нужно будет передать в редакцию «Колосьев». Возможно, что-нибудь к удастся напечатать, хотя все эти стихи цензура может подвести под известные статьи уголовного кодекса — 93 и 97.
1 июня
Все обиженные моими сатирическими стихами и эпиграммами собираются дать мне в печати отповедь. А собралось этих обиженных с добрый десяток, и почти все — зубры, с различными почетными научными и духовными званиями. Вот как. Лихо на них! Хотя обычно от появления моего «предосудительного» произведения до реакции «возмущенного читателя» проходит столько времени, что я успеваю уже сам стать в чем-то другим и мне уже кажется — критикуют не меня, а моего далекого знакомого. Но в данном случае, если задерутся, придется уж еще раз отстегать одного-другого веником сатиры. Правда, прежние мои сатирические стихотворения и эпиграммы были, за редким исключением, без серьезного подтекста, скорей напоминали веселые пустышки, я их даже не включал в свои сборники. Нужно изменить собственное отношение к этому боевому жанру и поучиться владеть им у опытных мастеров — Крапивы, Боя…
4 июня
На Завальной кто-то окликнул меня: «Не узнали?.. Ну и встреча…» Я и правда с трудом узнал бывшего конокрада по кличке «Гнедой», с которым когда-то сидел в одной камере. Тогда он помог мне переслать письмо Лю, в котором я сообщал ей о своем аресте. «Гнедой» знал немыслимое количество блатных песен и, хотя сам был неграмотным, помнил наизусть все параграфы уголовного кодекса, а посему считался среди уголовников «адвокатом». Ко мне, как к политическому, он относился с уважением и удивлением. Может, потому, что во время допросов нашему брату доставалось больше, чем всем другим арестантам. Выглядел он сейчас куда лучше, чем во время нашей первой встречи. Хвалился, что у него есть постоянная работа в каком-то маленьком уездном городке и что женился. Даже трудно поверить, что этот цыганской натуры человек перешел на оседлую жизнь.
5 июня
Мелянцевич дал мне Хемингуэя «Прощай, оружие!». Никуда не пойду: обещал до вечера прочитать и вернуть книгу. Она с первых страниц захватила меня своим ремарковским настроением, суровым реализмом и беспощадным трагизмом судьбы героев. Нигде не могу достать Мальро «Годы презрения». Жаль, что я до сих пор не прочел этой книги.
От реки, цепляясь за вершины сосен, с громом плывет туча. Есть надежда, что в дождь ко мне никто не нагрянет. Смогу спокойно и почитать и поработать. Все же перед тем, как взяться за книгу, переписываю в первой редакции свое новое стихотворение «В комиссионном магазине».