Что вы желаете сдать?
Шапку? Такую дырявую не примем.
Пиджак? Но на нем сплошные заплаты,
Его и нищий у нас не взял бы.
А штаны, просиженные до дыр,
Где их пан просидел?
Что? В Лукишках?
Нет, мы ничего не можем принять.
Что вы еще предлагаете? Руки?
О, Езус-Мария!
Ну кто у вас купит такие руки,
Искалеченные кандалами!
7 июня
Никак не могу вспомнить, в какой газете я прочитал что у одного музыканта-самоучки (он живет где-то под Молодечно) есть скрипка бессмертного Страдивариуса. Музыкант получил ее в подарок от раненого австрийского офицера еще в годы первой мировой войны. Как это я сразу не записал этот интересный факт! А теперь — ищи ветра в поле!
Достали с Кастусем несколько номеров парижской эмигрантской газеты. По первым номерам трудно было сориентироваться, какого она направления, и только в последующих мы увидели знакомые красно-белые со свастикой уши ее редакторов.
Сегодня день был такой жаркий, что нагретые солнцем колонны кафедрального собора даже ночью, казалось, горят свечками и пышут жаром.
Дома застал гостя — старого знакомого, К., он служил батраком в маёнтке пана Аскерки в Озерцах. Сейчас, после Лукишек, ищет работу. Долго просидели мы с ним, вспоминая наши первые встречи в Озерцах, когда я прятался у своего дяди Левона Баньковского, наши совместные путешествия в Докшицы, Лужки…
8 июня
Прочел Пентака «Азбуку очей», «Земля отплывает на запад» и «Яся Кунефала». Необыкновенно интересный поэт. Эпика его, палитра его беременна новыми открытиями. Я это чувствую, хотя не все еще для меня в нем ясно.
Был у Д. Как всегда, разговорились с ним о поэзии. Он прочел и перевел мне несколько стихотворений виленских еврейских поэтов. Обещал как-нибудь затащить меня в клуб «Макаби» на литературный вечер.
Дядя Рыгор отобрал несколько стихотворений для К. Галковского: тот хочет написать на них музыку. Я перечитал стихи и попросил, чтобы Галковский не торопился,— попробую сделать их более певучими.
Возле Лукишек встретил группу арестованных. Их куда-то перегоняли под охраной полицейских. Все они были в кандалах. Видимо, политические. Вспомнил свое первое возвращение из Лукишек. Отец всю дорогу молчал, а я, чтобы отвести неприятный разговор о моей печальной доле, о погубленном будущем, говорил ему о приближающейся революции в Польше. Не знаю, убедил ли я своего старого, но сам я был рад, что он мне не возражает и слушает. Кажется, это было мое самое длинное политическое выступление: тянулось оно более трех часов, или около двадцати километров — от Мяделя до Пильковщины.
9 июня
Был у К. Живет он в тесной и темной конуре. Хорошо, что хоть из окна веселый вид: высокий обрывистый берег Вилейки, усеянный валунами, дальше — несколько хат, а за ними — «край зубчаты бора». Во всех углах комнатки — книги, газеты, журналы, среди них очень красиво и богато оформленный номер «Аркад», посвященный слуцким поясам. К. показал мне интересную коллекцию репродукций Марка Шагала. Он, видимо, любит этого художника, рассказал мне много интересного о нем, Кандинском, Малевиче. Показал несколько работ Блендера, Стерна; он с ними встречался, когда жил и учился в Кракове. В шагаловских сюжетах есть много знакомого мне по детским сказкам и ярмарочным балаганам. Только все это сочетается с такой вакханалией красок, которая и во сне не приснится.
Еще не так давно я был очень скор на окончательные выводы и безапелляционные приговоры. Очень мне все тогда казалось простым и понятным. Может, когда-нибудь я буду завидовать былому своему «всезнайству», но теперь я стараюсь быть более осторожным в оценках, потому что история литературы и искусства свидетельствует о том, что осужденные часто переживали своих судей и их трибуналы.
Домой возвращался с чувством человека, который внезапно разбогател. От увиденных мною полотен я нес в себе какую-то удивительную музыку, необыкновенное сочетание красок, тревогу поисков. Мне кажется, требовать от искусства, чтобы оно было только отражением действительности, слишком мало. Тогда достаточно и фотографии.
Как-то на Антоколе встретил П. Сергие́вича. Побывал и в его мастерской. На стене, рядом с другими портретами, висит одна из его лучших работ — портрет Лю. Показал он мне много репродукций с картин великих художников Возрождения, привезенных им из Рима. Хотел, говорит, и последние штаны продать, чтобы больше купить этих сокровищ, да на свои старые лохмотья не нашел покупателя.