А записал я это у бродячего музыканта, когда гостил у своего задубенского дяди Игнася. Музыкант возвращался с какой-то свадьбы и, сбившись с дороги, забрел на хутор. Дядька вывел его на большак и показал, в каком направлении идти. Долго в вечерней тишине слышался захмелевший голос музыканта и скрип его гармошки.
На рынке две женщины говорили о ком-то, кто живет в раю. Неплохая тема для сатирического стихотворения: «Направо от рая». Нужно будет подумать о ней, а пока записываю еще одну тему, она давно уже меня занимает: когда боги раздавали всем людям таланты, последнему человеку достался всего лишь смех, на который никто не обращал никакого внимания. Только потом с ужасом спохватились боги, что человек, вооруженный смехом, может оказаться более могущественным, чем они сами…
19 июня
Заходил полицейский — проверить, на месте ли я, не сбежал ли куда. Узнав из домовой книги, что я из Мядельской волости, начал перечислять знакомые деревни, поселки, поместья, в которых он бывая, когда служил в Кривичах.
— Не повезло,— сказал он.— После налета партизан на полицейский участок в тысяча девятьсот двадцать втором году понизили в чине и перевели в Вильно.
— Теперь у вас, наверно, меньше работы? — спросил я его.— Газеты пишут, что компартия распущена…
— Это я знаю, но коммунисты остаются коммунистами — вот беда,— ответил он и поспешил распрощаться.
Принялся за неоконченные стихи, хоть чувствую, что за плечами стоит недоброжелательный читатель и следит за каждым моим словом. Поэтому и дневник мой похож на какой-то тайник. Надеюсь, когда-нибудь я смогу извлечь из него то, что припрятано от лихих глаз и рук.
21 июня
Трудно расти, находясь среди людей, у которых нечему научиться, среди людей, которые сами не могут избавиться от своей западнобелорусской провинциальности. В книжном магазине на Остробрамской встретил нескольких «деятелей» и поругался с ними. Упрекают нас, молодых, в отсутствии должного уважения к старшим, к тому, что они сделали, и т. д. и т. д.
И сегодня у нас свиные рыла
Венчают венком лавровым.
(Гейне)
И в то же время болит сердце, когда видишь, как мы в лаптях бежим, задыхаясь, чтобы догнать соседей.
Заскочил в Студенческий союз просмотреть газеты и переждать грозу. Подошла К. Она будто бы интересуется белорусской поэзией.
— Что вас вдохновило на стихи? Любовь?
— Сначала любопытство, а потом злость на невероятное количество плохих стихов у нас.
22 июня
Сегодня пришли более подробные сведения о смерти Трофима. Не верю, что он мог покончить самоубийством… Он, как живой, стоит перед моими глазами. Мне кажется, вижу его в папиросном дыму (он много курил), при тусклом свете настольной лампы на Портовой, 9, в маленькой комнатке Нины Тарас и Зины Евтуховской, у которых мы часто встречались, или на Снеговой, у Лю, куда он всегда приходил под покровом ночи. Трудно найти виновного в его аресте и смерти. Могли его и выследить, но я больше склонен думать, что на его след навели те, с кем он вел переговоры по линии организации Народного фронта. Среди них были люди, враждебно к нам настроенные, и от них всего можно было ждать.
28 июня
Наступили так называемые «Дни моря». В эти дни железнодорожные билеты в Гдыню стоят гораздо дешевле, я и решил воспользоваться этим. Расходы по моему путешествию взялось оплатить варшавское Белорусское культурное товарищество, с тем условием, что я у них остановлюсь на несколько дней и выступлю на литературных вечерах. Неожиданно в вагоне встретил своего старого друга Ионаса Каросаса. Нам даже удалось устроиться в одном купе. Не отрываясь от окна, я с интересом смотрел на незнакомые мне пейзажи Центральной Польши, Приморья. На рассвете, когда поезд подошел к границе «вольного города Гданьска», кондуктор, опасаясь разного рода эксцессов со стороны гитлеровцев, предупредил пассажиров, чтобы не открывали окон. Так мы и проехали по заминированной территории, по земле, на которой уже тлел бикфордов шнур войны. Хоть никто не произнес вслух этого страшного слова, но смертельное его дыхание чувствовалось и в нашем молчании.
Поезд медленно прошел каким-то мрачным каньоном. На переброшенном через железнодорожное полотно мосту я впервые увидел двух фашистов со свастикой на рукавах. Так вот они — современные инквизиторы, которые превратили немецкую землю в громадный концлагерь, которые под гул маршей «Horst Wessel» и «Deutschlandlied» сжигают бессмертные творения человеческого разума. А там, где жгут книги, когда-то предостерегал Гейне, жгут и людей…