За рекой слышится звук рожка. На него откликается стадо коров, что лениво бредет к водопою.
11 июля
О Аполлон! Прости мне все мои прежние стихи-однодневки! Обещаю больше их не писать. В пятый раз переделываю новое стихотворение, и ничего не получается. Видно, на несколько дней следует его отложить — я перестал понимать, что хорошо, что плохо. Осталось только чувство неуверенности и недовольства собой.
Под вечер приехали из Заворначи три подводы с погорельцами. Отец дал им по лукошку ржи. Предложили им заночевать, но они отказались и поехали просить подаяния дальше. Долго еще в тишине сумерек слышалось тарахтенье колес.
12 июля
Сушил сено в Неверовском. Прилег на минуту под ольхой и вдруг почувствовал что-то холодное на ноге. Посмотрел — гадюка! Осторожно взял сук, что оказался под рукой, и отбросил ее. Убить не удалось — спряталась под пень. Я долго ее подстерегал, а когда управился с копной, наносил сухого можжевельника и разжег огонь вокруг пня. Но не оказалось времени выслеживать гадюку. Со стороны Езуповой межи, разметая покосы, шел вихрь. Я навалился с граблями на свою копну. Думал, наделает он мне дел. Но вихрь неожиданно повернул к болоту, взметая тростники и лозовые кусты.
Возле реки кто-то выстрелил. Наверно, по уткам, потому что вскоре целая стая их пролетела над Неверовскими пуньками. Усевшись на верхушках елей, перекликались дикие голуби, а на Мохнатке гулко переговаривались рожки пастухов.
Когда я усталый возвращался домой, мне чудилось, что на плечах у меня огромный мешок, полный запахов сена, жары, звона оводов, птиц. Я шел медленно, чтобы не нарушить покоя земли, потому что и она, мне казалось, устала. Болото покрылось уже довольно высокой отавой. После последних дождей на ржавых прелинах и палах пробились светло-зелеными светлячками осока, овсюг, аир. Казалось, ногам теплее от этого зеленого пламени.
Вечером сел читать привезенную из Варшавы поэму В. Шевчика «Ганыс». В польской литературе наметился своего рода «ренессанс» поэмы: Скуза, Добровольский, Чухновский, Пентак, Шенвальд…
Федя принес от нашей учительницы почту. В одном письме — стихи А. Кривича. Новый поэт или новый псевдоним? В другом Шутович пишет, что собирается дать в «Колосьях» подборку стихов Я. Пущи из его сборника «Тени на руинах», что в Минске обсуждается проект изменения белорусского правописания и морфологии и некоторые из писателей (И. Гурский, В. Борисенко) ратуют за отмену «аканья» и, наконец, о конфликте между ксендзом Адамом Станкевичем и фашистским «Белорусским фронтом», в котором раскритиковали серьезную работу отца Адама «Литуанизмы» в белорусском языке». Может быть, и не все слова, приведенные автором, можно считать «литуанизмами», но факт остается фактом: тесная совместная жизнь двух народов — литовского и белорусского — оставила глубокий след в их языках.
Я думаю, что немало белорусских слов можно обнаружить и в литовском языке, подобно тому как мы находим их в польском языке Адама Мицкевича.
На конвертах, кроме обычного почтового штемпеля, стоит клеймо: «Помни о своевременной выплате займа противовоздушной обороны».
Открытка от У.: «Этими днями брат со всей своей родней переехал поближе к Западной Европе». Это значит, что еще одну группу политзаключенных перебросили к западной границе, чтобы в случае войны они сразу попали под огонь или в руки немецких фашистов.
А это еще несколько крошек народной мудрости, которые я сегодня собрал за столом во время ужина:
«Время раскрывает тайны»;
«Молодик на третий день умывается»;
«Богатые деньгами — бедны совестью»;