И похоронил Степан деда в лесу, рядом с отцом и матерью. С этих пор это место и носит имя Климовой сторожки.
Ковригин опустил голову и долго сидел неподвижно. Молчали и девушки. Кое у кого на глазах были слезы.
- Скажите, Степан Степанович, а где же сейчас сын Ленушки? - нарушила молчание Наташа.
Ковригин часто-часто заморгал ресницами, будто его уличили в чем-то.
- Не знаю, может, и жив... - неопределенно ответил он.
В противоположной стороне от стола, в кругу березок-подружек, возвышались небольшие холмики. Бархатистая молодая зелень покрывала их. На самых вершинках, посверкивая капельками-дождинками, как символ вечной любви, тянулась к солнцу розово-синяя медуница...
3
Наташа шла лесом. Березы еще не торопились надевать свой зеленый наряд, не доверяли ласкам изменчивого апреля. Воздух густ и душист. Хмельными соками и горьковатыми запахами осиновой коры налит. Лужицы, бурлящие ручейки и овражные водопады - без этого, пожалуй, невозможно почувствовать весну. Нет более прекрасной поры, чем последние апрельские дни. По утрам где-то за лесом невидимкой всходит солнце. Розовеют, свежим румянцем покрываются стволы вековых берез. Ясная светлынь переливается по роще.
Ветра нет, и плавно, словно во сне, раскачиваются тонкие, гибкие рябинки. И вот над вершинами деревьев поднимается похожее на красного лебедя солнце. В лесу становится прозрачно.
Яркие лучи пробиваются в глубокие овраги, в хвойные хмари.
В малиновых разводьях по-летнему плывут кучевые облака. Трудовой день вступает в свои права - проснувшиеся рощицы и перелески наполняются гвалтом пернатых, неторопливой жизнью зверей. Вот ежиха строит себе дом для будущего потомства. Лисица побежала на охоту. Из дупла старого вяза высунула острую мордочку куница. Две маленькие пуговички-глаза следили за пролетающими мимо птицами.
Лес жил, работал.
Но вот отполыхал зарницами закат. На темной синеве зажглись ночные созвездия. Они будто унизали вершины берез золотыми спелыми яблоками. А над рекой уже всплыла луна, проложив в воде светлую дорожку. И все посеребрила вокруг: и деревья, и первые цветы мать-и-мачехи, и прошлогоднюю листву на прогалинах...
Наташа наслаждалась этими апрельскими перезвонами в разное время суток. Весна в ней будила не только тревожные мысли, но и радость народившегося чувства. Она со свойственной ей девичьей мечтательностью представляла себе то Ленушку из рассказа Ковригина, чья жизнь, отданная любви, казалась для нее подвигом, то Маковеева, который, возможно, где-нибудь ждал ее на лесной тропе, и тогда она чувствовала в себе горечь и радость любви...
Маковеев действительно не раз ждал ее у березки на старой вырубке, как всегда, ласковый. Ждал он ее и сейчас.
Он потянулся, пытаясь обнять ее. На минуту лес потонул в горьковатом аромате.
Она вырвалась, стала рядом, тяжело дыша...
- Ну, это слишком...
- Прости... Я думал, что у меня на это есть право, - насмешливо сказал Маковеев.
Наташа, сощурив глаза, предупредила:
- Пока никаких...
- А разве наши встречи ничего не стоят?
- Нет. Тем более, я пришла, чтобы поговорить об отце... Я не интересуюсь вашими отношениями по работе. Но мне неприятно, когда вы отзываетесь о нем плохо...
Маковеев постарался отделаться шуткой:
- Есть, капитан!..
Они вышли на обочину разбитой весенними паводками дороги. Маковеев все время улыбался. И в светлых его глазах посверкивали счастливые звездочки. Вдруг Наташа увидела: по воротнику куртки Маковеева на тонких коротких лапках семенил небольшой бурый жучок. Она близко подвинулась к нему, смахнула жучка щелчком и волосами коснулась его лица.
- Сосновый слоник. Превреднейшее насекомое, - заметила она, скрывая свое смущение и радость.
Маковеев сделал вид, что не понял ее вспыхнувшего чувства. Присев на корточки, он гладил рукой торчавшие из земли метелки елочек.
- Хорохорятся-то как, - сказала Наташа об этих елочках. - Мы, мол, сами с усами. Корень-ножка у нас крепкая. И вообще, у нас все впереди... Не то, что у вас, людей, недотеп...
Маковеев поднялся с земли и, не очищая от мха колен, сухо бросил:
- Ну, мне пора. До следующей встречи. Буду ждать на этом же месте...
"На что обиделся?" Наташа была вне себя. Но Маковеев, не разбирая луж, шел по тропке, и кустарник хлестал его одежду.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Члены бюро собирались недружно. Ручьев сидел за столом утомленный, пасмурный. Он попросил принести стакан крепкого чая и тут же выпил его большими глотками.
Устало выглядел и председатель исполкома Симаков. Придвинув к окну стул, всей своей тяжестью надавил на спинку, словно испытывал ее на прочность. Затем, приоткрыв немного раму, вопросительно обвел взглядом собравшихся членов бюро - не возражает ли кто? Но, не заметив ни у кого на лице недовольства, уселся под струю свежего весеннего воздуха. С улицы доносился воробьиный гвалт, крики ребятишек, отрывистые гудки машин. И крыши домов, и мостовые были залиты ярким светом. От луж курился сероватый, легкий парок.
В кабинет бравой, чеканной походкой вошел районный прокурор Вишняков. Стройный, средних лет мужчина.
- Я не опоздал? - спросил и быстренько взглянул на часы.
Он повесил у двери свою темно-синюю шинель, пригладил ладонью пышную темно-русую шевелюру. И уселся рядом с председателем райисполкома.
Второй секретарь райкома Городецкий, взволнованный, озабоченный, прошел к столу, положил перед Ручьевым бумаги и только тогда поздоровался с членами бюро.
- Замотался. Одно заседание за другим... - пожаловался он, грузно усаживаясь рядом с Ручьевым. - До актива осталось три дня. Когда я сумею подготовить доклад?
Маковеев и Буравлев вошли в кабинет одновременно, хотя пришли сюда в разное время. Не глядя друг на друга, расселись поодаль, в разных местах.