ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
Трактор, стреляя колечками сизого дыма, затормозил у перекрестка дорог. Буравлев снял с головы форменную фуражку и, щурясь от настырного солнца, предупредил Костю:
- У Гнилой гати будь осторожней. Не то угодишь в болото.
Костя с обидой проговорил:
- За кого вы меня принимаете, Сергей Иванович? В армии танк вслепую водил да еще по каким дорогам!.. И ничего!..
- То танк, а это трактор. К тому же он у нас один. Что без него будем делать?
В лесничестве шел уход за молодыми посадками. Урочища очищались от буйно разросшихся кустарников, вырубались перезрелые и больные деревья. А тут еще приближался сенокос. Своих рабочих рук в лесничестве не хватало. Приходилось из года в год нанимать сезонников - парней, прибывших из разных городов, бойких, речистых, занозистых. Их нужно было устраивать с жильем, как-то организовывать питание, досуг...
Буравлев крутился, как белка в колесе. Единственный помощник Ковригин - и тот выбыл из строя. Недавно он ездил хоронить жену и ходил мрачный, с ввалившимися от бессонницы глазами. Людей избегал. Можно ли было с него спрашивать работу?
Буравлев решил навестить Ковригина. От быстрой ходьбы пот застилал глаза. Буравлев остановился, вытер носовым платком лицо, шею.
- Ишь как взопрел! - На крыльце ковригинской сторожки стояла мать Кости - Марфа Филипповна Шевлюгина. В цветастом ситцевом платье, с низким вырезом на груди и открытыми полными руками. Лицо и шею ее покрывал золотистый, ровный загар. Сейчас она казалась намного моложе, чем тогда, зимой, когда Буравлев приходил к ее мужу с найденной в лесу зажигалкой.
- О, вы никак переселились сюда!..
- Как бы не так, - сердито насупила брови Марфа. - Свой пьяница, как горькая редька, надоел!.. Пристал малый: поди помоги человеку. Несчастье, мол, у него. Ну и пришла. Посуду запаршивел - проволочной мочалкой не отдерешь. Устала до одури. Присела было на пороге передохнуть, а тут гляжу - люпины сохнут, поливать надо. Весной им сажала. Думала, вернется хозяйка - подобреет Степан, вместе радоваться будут. Но вышло не так...
По обе стороны крыльца и вдоль тропинки, ведущей к дому, пестрели цветы. Еще не обсохшие листья поблескивали на солнце.
Буравлев огорчился:
- Да, без хозяйки дом что свиное корыто.
- Вот-вот, - подхватила его слова Марфа. - Только вы, мужики, вспоминаете об этом, когда уже локоток не укусишь. Возьми Степана Степановича: пил непробудно, буянил, а когда ушла жена - понял, да поздно. Уж и помучилась она с ним. А баба-то была... С ней бы жить да жить...
Марфа окинула Буравлева осуждающим взглядом:
- А чего ты ходишь, как неприкаянный? Сколько баб вокруг по мужской ласке тоскуют, а ты... - и безнадежно махнула рукой. - На дочку не надейся. Выпорхнет из дома и не увидишь как. Будешь тогда, как брошенный пес, на луну выть.
Буравлев опустил голову, задумался. В словах Марфы была та самая правда, которой он боялся.
Марфа шагнула в сени и вскоре вернулась с чистым полотенцем и мылом.
- На-ка умойся, - сказала она. - Только на меня обиды не держи. Не плохого тебе желаю. Степану Степанычу сколько говорила, только фыркает, на том все и кончилось.
- Где он сейчас?
- Скоро вернется. Веников попросила наломать. А то сидит как чумовой. Жалеть-то при жизни надо. - Прижав к бедру таз с выстиранным бельем, Марфа пошла к перекинутой от дерева к дереву веревке.
Умывшись, Буравлев присел на перило крыльца и смотрел на чисто выскобленные половицы, на ослепительно белые наволочки, прикрепленные к веревке и раскачиваемые ветром, на цветочные грядки и думал о Марфе, скромной, работящей женщине, у которой на все хватает времени: и вести свой дом, и прийти на помощь другим, и даже посадить цветы на радость людям...
Буравлев испытывал странное чувство. Иные цветы от жары и пыли уже пожухли и облетели, а другие еще только распустились, еще нежились на солнце, будто и зной и пыль для них ничего не значили. И он подумал, что нечто похожее сейчас происходит с этой вот женщиной: силы жизни в ней борются с увяданием, с болезнью. В цветах повторяется судьба той, кто посадил их и вырастил...
К дому подошел Ковригин. Он бросил в угол охапку наломанных березовых веток и, хмурясь, спросил:
- Ты по делу или так?
- В гости пришел. А что? - отозвался Буравлев.
- Без водки гостей не принимаю. - Ковригин шагнул на середину крыльца, резко повернулся: - Если же чуткость оказывать пришел, так она мне без надобности. Жалости не признаю.
- Ты гордый, знаю.
- Человек я, а не какая-нибудь там букашка-таракашка, - голос Ковригина звучал глухо, отрывисто, будто он только что преодолел большой подъем в гору и никак не мог отдышаться. - Кто мне заменит ее?..
- Никто, - заметил Буравлев. - Но в одиночку люди не живут. На то они и люди. Деревья и то скопом растут.
- Я привык так...
- Ты один, Степан Степанович, еще не был. Вокруг тебя всегда были люди. Но сейчас отгораживаться от людей ты просто не имеешь права.
- Ага, на миру, дескать, и смерть красна. Слыхал такое!
- Про смерть ничего не скажу, - пожал плечами Буравлев. - Некогда о ней думать. Дел много.
- Смерти я не боюсь. Не раз она локтем задевала меня. А теперь, может быть, с радостью встречу ее: смертушка, возьми меня.
- Глупость, выброси из головы... Придет время - все там будем. Обойденный ею никто не останется. А сейчас, коли дана тебе жизнь, пользуйся ею сколько можешь. За работой да хлопотами все невзгоды забываются. Люди в любую минуту тебе помогут. Вон пришла же Марфа Филипповна. Будет нужно - и другие придут.
- Утешать ты, оказывается, мастак. Тебе бы бабкой... - но, перехватив недобрый взгляд лесничего, Ковригин осекся. - Не обижайся, я спроста. Дай-ка закурить...
И он присел к Буравлеву. Посидели, покурили.
- Должность у тебя такая, - неожиданно сказал Ковригин. - Лесная... Потому ты и отзывчивый. А я думал, что не придешь.
Буравлев заулыбался, дружески хлопнул Ковригина по плечу:
- Отдавай Марфе Филипповне свои березовые ветки и пойдем к сезонникам. Посмотрим, как они там...
2
Буравлев и Ковригин остановились у порога. Грохот и скрежет магнитофона оглушил их. В комнате плавали облака табачного дыма, на расставленных вдоль стен кроватях лежало несколько парней и с наслаждением сосали сигареты. У зеркала вихлялся, дрыгал ногами низкорослый брюнет с маленькими рыжеватыми усиками.