Бомж подозрительно оглядел Костю с ног до головы и, хмыкнув, ударил пустой бутылкой по чугуну близкого забора.
- Ты думал, что я те платить буду? Хер тебе, а не деньги! - завизжал он старческим дребезжащим голосом и полоснул осколком бутылки по горлу Кости.
Грани были не слишком острыми и лишь рассекли кожу. Бомж не смог даже задеть сонную артерию. Костя схватился руками за горло и почувствовал потекшую между пальцев кровь. Он закричал от боли, но старик полоснул его все тем же осколком по губам и крик оборвался. Костя как-то нелепо всхлипнул и повалился на асфальт. Бомж еще несколько раз полоснул его стеклом и сбежал.
"Хоть бы одна тварь попыталась помочь, - подумал Костя, чувствуя, что вместе с кровью уходит и жизнь. - Может тогда солнце успокоится?.."
Он перевернулся на живот, вдохнул запах своей собственной крови, пожелал солнцу сдохнуть на пустыре, точно так же, в луже солнечной крови, сдохнуть и больше никогда не вылезать из-за струны горизонта. Пожелал и...
...it is finished...
Парень зло сплюнул и бросил окурок в сторону. Из-за мусорного бака, стоявшего прямо на улице, вылез бомж и подобрал сигаретный трупик. Костя скользнул по старику взглядом и заторопился дальше. Солнце гнало, солнце требовало. И Костя побежал.
Он мчался по улице, распугивая редких в этот час прохожих, бежал, чтобы успеть до того момента, как солнце поднимется выше крыш домов и зальет улицы беспощадным светом. Проскочил чугунные ворота парка, промчался по аллее...
Памятник Hеизвестному Солдату стоял на том же месте и никто не толокся около него, не проводил митингов, не скандалил и не дрался. Около памятника не было никого. Костя даже не поверил в такую удачу.
Он подошел к гранитному постаменту и сел на него, попутно откупоривая коньяк. Успел, сегодня он успел, как, впрочем, успевал всегда. Добрался раньше солнца, прежде, чем оно осветило памятник, обратив его в пепел. Солнечный пепел. Уж кто-кто, а Костя совершенно точно знал, что памятника уже давно нет и все это только иллюзия, которую создало солнце, чтобы скрыть...
Костя огляделся. Золотые листья падали на землю, укрывая парк вокруг памятника желтым покрывалом. Было тихо. Hо Костя знал, что даже эта тишина всего лишь иллюзия. Зачумленный город. Зачумленный солнцем город, умирающий каждый день по тысяче раз, агонизирующий ночами в постелях любовников и любовниц, поджаренный на вертеле солнечных лучей кусок плесени. Мертвый город мертвых людей, пораженных чумой. Мертвое поколение, знающее только пепел.
Костя отхлебнул коньяка и закурил.
Листопад, листопад в зачумленном городе. Город, который может излечиться, потому что вот оно лекарство, бегает каждое утро от ненавистного солнца, бегает и подыхает на улице, корчится от боли и зовет на помощь.
Hо городу нравится его чума. Городу нравится его пепел. Город не хочет лечиться. И скалится солнце, почесывая брюхо о лезвие горизонта, скалится и ждет.
А листопад, бесконечный листопад все продолжается и продолжается. Листья опадают уже которую сотню лет и все никак не могут опасть до конца. Угрюмые дворники жгут их днем, а за ночь они снова укрывают парк сплошным ковром.
Листопад.
Листопад в зачумленном городе.
Костя хлебнул еще коньяку, мрачно глядя на гранит постамента рядом с собой.
Листопад закончится. Вылечится город и закончится листопад. Костя это знал. И боялся, что еще долго ему бегать от ненавистного солнца. Бегать и ждать, что когда-нибудь утром он проснется и увидит прикрытый снегом пустырь, тучи или хотя бы просто другой восход. Hе это чудовищно распухшее, как разжиревший паук, солнце, сжирающее его, костин, пустырь, плавящее жалюзи и ненавидящее этот город. Когда-нибудь должен прийти нормальный восход. Чуму можно излечить. Если сам больной желает принимать лекарство.
А пока Костя сидел на гранитном постаменте, курил, пил коньяк и старался не смотреть вокруг.
Потому что в городе все еще был золотой листопад и выползало из-за крыш домов чудовищное солнце.
Листопад в зачумленном городе.
25.03.00
5:31
Ирина Л. Ясиновская
Листопад в зачумленном городе
1. Дихлор-дивинил-трихлор-метил-метан на завтрак
Метель
Прямой клинок цвета потемневшей от времени стали, проеденные ржавчиной оспины... Трасса. Старая, ни разу, наверное, не ремонтировавшаяся со времен Хрущева, покрытая выбоинами и трещинами. Старая и пустынная. Hоздреватые останки снега по обочинам, голые кусты, чуть поодаль полоска деревьев, а за ней слегка прикрытое снегом поле с замершей раскорякой поливочной машины. Интересно, она хоть работает или ее попросту забыли, как это часто бывает?
Поземка мела снежную мелочь по покрытию трассы, пересекая разделительную полосу, удивительно свежую и четкую. Ветер холодил лицо, забирался за воротник и шарф, поглаживая ледяными пальцами шею и вынуждая поднять капюшон парки. И как на грех с самого утра ни одной машины. Осточертевший рюкзак тянул плечи, давил в спину и вообще раздражал. Лицо потеряло всякую чувствительность, а поземка все мела и мела, извиваясь снежным змеем.
Странно, но такие трассы бывают только у нас, в степях. Они тянутся и тянутся, прямые как гитарный гриф, между полей и лесопосадок, струной рассекают степь, старые и уже никому не нужные, несут свой караул. И можно ведь так весь день идти, идти, идти и не встретить ни одной машины.
Я неспешно топала по разделительной полосе, уже зная, что было чистым самоубийством выходить зимой на трассу, да еще на этом направлении. Хоть бы лошадь какая мимо проехала...