тебя,
бритые щеки, нечистая кожа,
бегающий, уклончивый взгляд
пусть с толку сбивают других -
но меня не собьют,
Пошлый наряд, безобразную позу,
и пьянство, и жадность,
и раннюю смерть - я все
отметаю прочь.
Ни у кого нет таких дарований,
которых бы не было и у тебя
Ни такой красоты, ни такой
доброты, какие есть у тебя,
Ни дерзанья такого, ни терпенья
такого, какие есть у тебя.
И какие других наслаждения ждут,
такие же ждут и тебя.
Никому ничего я не дам, если
столько же не дам и тебе,
Никого, даже бога, я песней моей
не прославлю, пока
не прославлю тебя.
Кто бы ты ни был! иди напролом и
требуй!
Эта пышность Востока и Запада -
безделица рядом с тобой,
Эти равнины безмерные и эти реки
безбрежные - безмерно
безбрежен и ты, как они,
Эти неистовства, бури, стихии,
иллюзии смерти - ты тот,
кто над ними владыка,
Ты по праву владыка над
природой, над болью, над страстью,
над каждой стихией, над
смертью.
Путы спадают с лодыжек твоих, и
ты видишь, что все хорошо
Стар или молод, мужчина или
женщина, грубый, отверженный
низкий, твое основное и главное
громко провозглашает себя
Через рожденье и жизнь, через
смерть и могилу, - все тут
ничего не забыто! -
Через гнев, утраты, честолюбье,
невежество, скуку твое Я
пробивает свой путь.
ФРАНЦИЯ
(18-й год наших Штатов)
Великое время и место,
Резкий, пронзительный крик
новорожденного, который так
волнует материнское сердце.
Я бродил по берегу Атлантического
океана
И услышал над волнами детский
голос,
Я увидел чудесного младенца, он
проснулся с жалобным плачем.
от рева пушек, от криков,
проклятий, грохота рушившихся
зданий.
Но я не устрашился ни крови,
струящейся по канавам, ни трупов,
то брошенных, то собранных в
кучи, то увозимых в телегах,
Не отчаялся при виде разгула
смерти, не убоялся ни ружейной
пальбы, ни канонады.
Бледный, в суровом молчании, что
мог я сказать об этом взрыве
давнего гнева?
Мог я желать, чтоб человек был
иным?
Мог я желать, чтоб народ был из
дерева или из камня?
Чтобы не было справедливого
воздаяния времен и судьбы?
О Свобода! Подруга моя!
Здесь тоже патроны, картечь и топор
припрятаны до грядущего
часа,
Здесь тоже долго подавляемое
нельзя задушить,
Здесь тоже могут восстать наконец,
убивая и руша,
Здесь тоже могут собрать недоимки
возмездья.
Потому я шлю этот привет через
море
И не отрекаюсь от этих страшных
родов и кровавых крестин,
Но, вспомнив тоненький плач над
волнами, буду ждать
терпеливо, с надеждой,
И отныне, задумчивый, но
убежденный, я сохраню это великое
наследство для всех стран мира.
С любовью обращаю эти слова к
Парижу,
Где, надеюсь, найдутся певцы, что
поймут их,
Ведь должна быть жива во Франции
музыка тех лет.
О, я слышу, как настраивают
инструменты, скоро звук их
заглушит враждебные голоса,
Я надеюсь, что ветер с востока
принесет к нам торжественный
марш свободы.
Он достигнет сюда, и, от радости
обезумев,
Я побегу перелагать его в слова,
воздать ему славу, -
И еще пропою тебе песню, подруга
моя.
ГОД МЕТЕОРОВ
(1859-1860)
Год метеоров! Зловещий год!
Закрепить бы в словах иные из
твоих деяний и знамений,
Воспеть бы твои девятнадцатые
президентские выборы,
Воспеть бы высокого седого
старика,
взошедшего на эшафот в
Виргинии.
(Я был совсем рядом, молчал, сжав
зубы, наблюдал,
Я стоял возле тебя, старик, когда
спокойно и равнодушно,
дрожа только от старости и
незаживших ран, ты взошел
на эшафот.)
Воспеть бы, не жалея слов, твои
отчеты о всеобщей переписи.
Таблицы населения и
производства, воспеть бы твои корабли
и грузы,
Гордые черные корабли,
прибывающие в Манхаттен,
Одни набитые иммигрантами,
другие, те, что идут с перешейка, -
золотом,
Спеть бы обо всем этом,
приветствовать всех, кто сюда прибывав