Потоками желтого золота
великолепного, лениво заходящего
солнца,
Свежей сладкой травой под
ногами, бледно-зелеными листьями
щедрых дерев,
Текучей глазурью реки - ее грудью,
кое-где исцарапанной
набегающим ветром,
Грядою холмов на речных берегах
с пятнами теней и с большим
изобилием линий на фоне небес,
И чтобы тут же, поблизости, - город
с грудой домов,
со множеством труб дымовых,
И чтобы бурлила в нем жизнь, и
были бы мастерские, и рабочие
шли бы с работы домой.
<>
12
<>
Вот тело и душа - моя страна,
Мой Манхаттен, шпили домов,
искристые и торопливые воды,
корабли,
Разнообразная широкая земля, Юг и
Север в сиянии,
берега Огайо, и сверкающая, как
пламя, Миссури,
И бесконечные вечные прерии,
покрытые травой и маисом.
Вот самое отличное солнце, такое
спокойное, гордое,
Вот лилово-красное утро с еле
ощутимыми бризами,
Безграничное сияние, мягкое,
постепенно растущее,
Чудо, разлитое повсюду,
омывающее всех, завершительный
полдень,
Сладостный близкий вечер,
желанная ночь и звезды,
Что сияют над моими городами,
обнимая человека и землю.
<>
13
<>
Пой же, пой, серо-бурая птица,
Пой из пустынных болот, лей
песню с укромных кустов,
Бесконечную песню из сумерек
лей, оттуда, где ельник и кедр.
Пой, мой любимейший брат,
щебечи свою свирельную песню,
Человеческую громкую песню,
звучащую безмерной тоской.
О звенящий, и свободный, и
нежный!
О дикий, освобождающий душу
мою, о чудотворный певец,
Я слушаю тебя одного, но звезда
еще держит меня (и все же
она скоро уйдет),
Но сирень с властительным запахом
держит меня.
<>
14
<>
Пока я сидел среди дня и смотрел
пред собою,
Смотрел в светлый вечереющий
день с его весенними нивами,
с фермами, готовящими свой
урожай,
В широком безотчетном пейзаже
страны моей, с лесами,
с озерами,
В этой воздушной неземной красоте
(после буйных ветров
и шквалов),
Под аркою неба предвечерней
поры, которая так скоро проходит,
с голосами детей и женщин,
Я видел неугомонные приливы-
отливы морей, я видел корабли
под парусами,
И близилось богатое лето, и все
поля были в хлопотливой
работе,
И бесчисленны были людские дома,
и в каждом доме была своя -
жизнь,
И вскипала кипучесть улиц, и
замкнуты были в себе города, -
и вот в это самое время,
Обрушившись на всех и на все,
окутав и меня своей тенью,
Надвинулась туча, длинный и
черный плащ,
И мне открылась смерть и
священная сущность ее.
И это знание сущности смерти
шагает теперь рядом со мною
с одной стороны,
И эта мысль о смерти шагает рядом
с другой стороны,
И я - посредине, как гуляют с
друзьями, взяв за руки их, как
друзей,
Я бегу к бессловесной, таящейся, все
принимающей ночи,
Вниз, к морским берегам, по
тропинке у болота во мраке,
К темным торжественным кедрам и к
молчаливым елям,
зловещим, как призраки.
И певец, такой робкий со всеми, не
отвергает меня,
Серо-бурая птица принимает нас,
трех друзей,
И поет славословие смерти, песню
о том, кто мне дорог.
Из глубоких, неприступных
тайников,
От ароматных кедров и елей, таких
молчаливых, зловещих, как
призраки,
Несется радостное пение птицы.
И чарующая песня восхищает меня,
Когда я держу, словно за руки, обоих
ночных товарищей,
И голос моей души поет заодно с
этой птицей.
Ты, милая, ты, ласковая смерть,
Струясь вокруг меня, ты, ясная,
приходишь, приходишь
Днем и ночью, к каждому, ко всем!
Раньше или позже, нежная смерть!
Слава бездонной Вселенной
За жизнь и радость, за любопытные
вещи и знания,
И за любовь, за сладкую любовь, -
но слава ей, слава, слава
За верные и хваткие, за холодящие
объятия смерти,
Темная мать! Ты всегда скользишь
неподалеку тихими
и мягкими шагами,
Пел ли тебе кто-нибудь песню