Просидев так не один час, ловя капли живительной влаги то языком, то макушкой, то лбом, она, наконец, устало прилегла рядом и крепко заснула.
2
Демоны тревожат лишь тех,
кто сам их тревожит.
(Книга Благочестивых)
Её вывел из забытья ужасный сон. Из которого, впрочем, она не помнила ничего, кроме сплошной стены огня и испепеляющего жара, удушающего, всеобъемлющего.
Сонья с трудом села, одна нога затекла, и пришлось приводить её в чувство растиранием, вызывая вспышки боли и судорог. Она всё ещё пребывала в состоянии между сном и реальностью. Сколько она так пролежала? День? Больше?
Потратив ещё немного времени на ловлю вредных убегающих капель, она, наконец, встала. Прежний задор и непоколебимость иссякли. Странное нехорошее чувство закралось в душу и сидело там злым маленьким зверьком. На всегда весёлом неунывающем лице проступила угрюмость.
Рука нащупала влажную стену. Она, наконец, сообразила, с какой стороны пришла и куда двигаться дальше.
Движение вниз продолжилось. Вскоре она снова набрела на капли ниспадающей воды, через несколько часов пути – опять. Однажды её рука ухватилась за какой-то корень. Сонья задумчиво отломала его, понюхала, лизнула и сгрызла целиком. Безвкусный, но сочный, чуть горьковатый. Земля при этом скрипела на зубах.
– Ладно, хватить ныть! Не так уж всё и плохо! – рассмеялась она с набитым ртом, переключив себя из состояния полной апатии в свою привычную «неунывайку». – Я в детстве ещё и не такое едала! Ха-ха!
Внезапно ощутилось некое дуновение. Но не ветра. Она замерла, хлопая глазами, как будто они что-то могли разглядеть в такой кромешной тьме! Нечто шелестящее пролетело мимо. Но точно не ветер.
Внутри натянулась стальная пружина. В этой норе кроме одной рыжей лисы есть кто-то ещё? Сонья шумно сглотнула и вместо того, чтобы притаиться, вдруг как крикнет:
– Эй, это кто тут? – и сама в ужасе от себя зажала рот рукой. Некогда она так уже сделала, в детстве, и, кажется, это всё привело к плохому результату.
Ответа не последовало, но появилось жуткое свербящее ощущение, что за ней наблюдают. Здесь, в полной темноте, кто-то или что-то есть ещё. Глаза бешено вращались в поисках чего-нибудь, но в абсолютной тьме ничего не могли узреть.
Она постояла, переминаясь с ноги на ногу, и побрела с опаской вперёд, каждый миг ожидая нападения или страшного укуса какого-нибудь неизвестного существа. Её не пугала сама тьма. Её пугало то, что могло жить в этой тьме… и вряд ли оно было хорошим.
– Вперёд ли я иду? Это вопрос…, – не унималась она. Просто уже не могла остановиться и не болтать вслух.
– Сколько в этой норе лисичек?
Она даже не понимала, почему не может прекратить разговаривать, привлекая к себе внимание. Пот стекал ручьями: стало реально жарко и душно. Глаза по-прежнему не различали ничего. Или? Нет, что-то стало меняться. Как будто тьма стала менее плотной.
Сонья настороженно двигалась вперёд и вскоре – о чудо! – она начала различать свои руки, а чуть позже – и стены. Некий непонятный красноватый свет заполонял пространство, разбавляя эбонитовую черноту.
Наконец, через несколько часов пути, она смогла лицезреть всю картину целиком: грязнющая, исцарапанная, лохматая, в изорванном (когда-то белоснежном) и свисающем теперь лишь драными кусками платье, хватающаяся за стену грязными дрожащими руками Сонья находилась в длинном лабиринте, заполненном мутновато-красноватым светом, клубящимся как пар и наводняющим собой окружающую черноту – то поглощающим её, то снова отступающим. Она видела почти прямой коридор, ведущий упрямо вниз, и далеко впереди маячащую точечку опасного красного света, которого она почему-то внутренне очень испугалась.
Вдруг мимо неё пронеслось «что-то»: то, что она приняла за дуновение… тёмный тонкий сгусток, совершенно беззвучный, и, тем не менее, шелестящий собою пространство.