— Видимо, не получили телеграмму, — говорит извиняющимся тоном Лита и начинает спрашивать, где изба Лаковых. Лита носила фамилию мамы. И в паспорте числилась: русская. Так было легче поступить в институт. У папы была сложная фамилия…
Оказывается, мы находились еще не у той деревни, до той было три километра, и какой-то мотоциклист с коляской предлагает нас подвезти.
Видимо, Литины ноги в мини-юбке казались ему райскими кущами, которые он сможет созерцать по пути в Эдем.
Она садится в коляску, изящно сомкнув колени, я сзади — на седле. Но на последнем участке даже лихой конник сдается, и мы идем пешком. Глубокие, перекрученные, переверченные, дикие, замерзшие и грязные хребты с зимы и слившиеся летом во взлеты и падения колдобины не давали возможности не только проехать колесом, но даже пройти по ним ногами. Можно было сломать ногу.
Бедная русская деревня.
Мы шли по вытоптанной тропинке вдоль покосившихся изб, с небольшими наделами и огородами впереди и позади них. Я нес тяжелую Литину сумку, а она порхала вокруг и говорила, чтобы я не волновался. Изба Лаковых была последней в деревне на единственной, главной и второстепенной улице. Лита постучала в дверь сама. Открывшая старушка смотрела на нее, как на второе пришествие Христа русскому народу. Вспоминая, когда было первое. (Его не было!)
— Я — Лита. Вы не помните меня? Дочь Антонины, — и она обняла ошеломленную старушку.
— Литочка, как ты выросла… — начала приходить в себя бедная.
Тогда последовал второй шок.
— А это Алексей. Мой жених.
Старушка, опешив, перекрестилась непроизвольно, вдруг.
— Батюшки Господи, как время летит. Я тебя помню десятилетней девочкой, когда ты с мамой раз приезжала. Заходите, что ж вы в дверях стоите.
В горнице была идеальная чистота.
— Я же никого не ожидала!..
Телеграмма пришла в семь часов вечера, полдня спустя, как приехали мы. Лита стала вручать старушке подарки, пачки, пакеты. То, чего нет в деревне. А в ней нет — ничего.
— А это от нас с Алешей!
После чего старушка поняла, что мы приехали к ней в гости.
Баба Даша была невысокая безвременная старушка, лицо которой избороздили лезвия морщин, вдоль и поперек. Вся доброта народа была написана на этом лице. Она начала суетиться и накрывать на стол.
— Господи, как же ты выросла, Литка, — приговаривала она. — И какой красивой стала! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.
Лита чувствовала себя как на троне. И объясняла мне, что значат в деревне: яйца, картошка, огурцы, козье молоко, поставленное на стол. Суп из грибов, жареный пирог с начинкой. И собственная наливка. Что все это добывается (и создается) собственными руками и ничего не покупается.
Она была перевозбуждена оттого, что что-то знает, чего не знаю я. И может быть моим эрудитом.
Баба Даша за накрыванием стола, кажется, окончательно пришла в себя и как бы нечаянно, ненароком рассматривала меня.
Лита начала открывать привезенные банки: икру, сельдь в вине, сардины, печень трески, балык, икру из баклажан, куриный паштет, — и получился целый пир. Запахи были необыкновенные. Наливка крепка и настояна на хорошем спирту.
Лита захотела сказать тост.
— За бабу Дашу, которая живет в деревне!
В чем заключался тост, было непонятно, но я выпил до дна. Две женщины, напоминавшие мне зарю и закат, стали накладывать мне с двух рук.
— Алешенька, ты так любишь соленья!
И понеслись маринованные грибы, соленые огурцы, квашеная капуста, треснутые, набухшие красно-бордовые помидоры из бочки с прилипшими прожилками укропа на боках. Все благоухало, пахло, и кружилась голова. Но больше всего меня поразила картошка. Она была рассыпчатая, нежная и таяла во рту. Такой я не пробовал никогда в жизни.
— Теперь я скажу тост, — оттаяла баба Даша. — За жениха и невесту, чтобы все у них было ладно!
Я смутился, но, понимая законы деревни, Литин взгляд и ее прижимающую ногу под столом, стерпел.
Я выпил опять до дна, и в голове поплыло. В наливке было градусов тридцать. И положил в рот тающую картошку.
Полдень перешел в вечер, и летние сумерки стали ложиться на окна снаружи. Сначала они проявились неназойливо, а потом стали придавливать стекло своей темнотой все сильней и сильней.
— Где же ты нашла своего жениха? — спрашивает баба Даша. Я разливаю наливку в рюмки, Лите не доливая.
— На факультете, мы учимся вместе.
— Он у тебя похож на этого поэта, который тут недалеко родился, как его…
— Есенин, — подсказывает Лита.
— Во-во, когда он был юный.
— Алеша мужественней и красивей, — произносит Лита.