Лита просыпается в десять утра и сразу спрашивает бабу Дашу, где у нее зеркало.
— Ты и так, как солнце взошедшее, — говорит та в ответ.
— Алеша не любит, когда я по утрам не накрашена.
— А Алеша любит блины с домашним вареньем к чаю?
— Очень.
— Смотри, как она для Алеши старается, — говорит никому баба Даша.
— Он говорит, когда у меня глаза не накрашены, увидишь — можно заикой стать.
— И чем ты их красишь? — Спрашивает баба Даша.
— Французской тушью.
— Это что еще такое?
— Ресницы становятся длинней, темней, а глаза больше.
— Зеркало висит над комодом у окна. Что только не придумают! Никогда такого не слышала. Но раз надо, то красься.
Лита улыбается:
— Спасибо, баба Даша, но вы на меня, ненакрашенную, тоже не смогли бы смотреть.
— А по мне, человек хорош тем, что у него внутри. Я вон всю жизнь прожила и не знала, что ресницы красятся. Ты бы полила Алеше воды — с утра умыться.
— Не могу, баба Даша, он целый день заикаться будет. Его нельзя пугать.
— Идем, Алеша, я тебе полью, надеюсь, от меня ты не будешь шарахаться.
Я улыбаюсь, выходя на крыльцо за все успевающей старушкой.
Проходит час, прежде чем Лита может сесть за стол.
— И так каждое утро? — спрашивает бабушка, не веря.
— Это укороченный вариант, обычно час сорок пять, — говорю я.
— Господи святый, — крестится она. — Смотри, как наизнанку выворачивается, чтобы тебе понравиться.
Она приносит на стол горкой сложенные блины с плиты. Запах обалденный.
— Сама я могу ходить дни ненакрашенная, — улыбается Лита. — Только прохожие пугаются!
И тут она замечает всего две тарелки, две вилки, две ложки на столе. (В Англии сказали бы два прибора на столе. Но мы в России, а не в Англии. Нужно больше слов, чтоб объяснить…)
— А вы, баба Даша?
— Что ты, милая, я уж в шесть утра завтрак съела. Мне не надо было краситься! Ну, ухаживай за своим кавалером, а то блины остынут. Вот сметана свежая.
Чай мы завариваем свой, индийский, со слонами на коробке. Баба Даша, сдавшись, присаживается и пьет чай с нами.
— Поведешь, Лита, Алешу окрестности осматривать. Я уж сама не могу, ноги дальше двора не ходят.
— А грибы сейчас есть? — замирает Лита.
— Еще сколько, три дня дожди шли, их понавыскакивала уйма, наверно.
— Я хочу собрать и для Алеши посолить на зиму. Вы меня научите?
— Конечно, милая. Только банки надо достать, у нас с банками беда.
— Я с собой привезла из Москвы.
Я с удивлением смотрю на Литу. Она улыбается моему удивлению.
— Мне мама подсказала, в деревнях ведь ничего нет.
— Ну, собирайтесь и идите. Полдень, как раз хорошее время. Все уже из леса возвращаются…
Я засмеялся.
Баба Даша:
— По грибы с утра рано ходят.
Я:
— Но им краситься не надо!
И мы смеемся от души вместе. Лита тает в нашем внимании. Она берет два лукошка, и мы идем в лес, который позади дома. Смешанный. Едва мы входим в лес, она прижимается ко мне.
— Ты сегодня в роли Красной Шапочки?
Она неожиданно смеется.
Я:
— Тебе уже не должен быть страшен Серый волк. После всего.
У Литы был абсолютный дар на собирание грибов. Какое-то уникальное чутье и, главное, видение. Я ничего не мог разглядеть в смешанных красках листвы, травы, корней, игл.
Через час она уже наполнила свое лукошко. Самыми разнообразными грибами, среди которых было четыре больших благородных белых, которые считались лучшими среди грибовиков или в грибном искусстве. Считалось высшим достижением и большим искусством обнаружить белый гриб. Достаточная редкость О чем потом шли разговоры целый день!
У меня на дне валялись пара рыжиков и несколько тощих лисичек. И то найденных по подсказке Литы.
— Не переживай, Алешенька.
Я не любил быть на вторых ролях, да еще с девушкой.
— Через пару дней у тебя появится глаз и предчувствие.
— Знаешь, что мне трудней всего: различать их в траве, в листве, под деревьями. Так как я не различаю переходные цвета. А в лесу они все сливаются. Этот недостаток называется цветоаномалия.
— Не может быть, Алешенька, чтобы у тебя что-то было не совершенно! (Она говорила абсолютно серьезно и искренне.) Я помогу тебе. Как не обычно, что у меня что-то получается, а у тебя нет. Ты же все можешь! Даже поцеловать меня.
Она коснулась губами моей щеки.
— Но не хочешь… — сказала она с грустью.