«Чёрная свинка» была на самом деле не свинцом, а смесью минерала плюмбаго-графита и железных опилок. Её выпускали в виде довольно твёрдой мази; и мы должны были, стараясь, конечно, не задеть ясных медных ручек, наносить её, втирать в чёрную поверхность плиты, вдавливать, выравнивать, разглаживать — с помощью щёток разной густоты и фланелевых тампонов. Втереть «свинку» в каждую бороздку литой с узорами поверхности, а потом аккуратно счистить лишнее. Если между листками или лепестками чёрного цветочного орнамента по сторонам или вокруг дверец застрянет хотя бы маленький сгусток мази, считай, работа не удалась. На нашей плите было клеймо с Фениксом — очевидно, товарный знак. Птица восседала, свирепо уставясь вбок, в своём гнезде — замысловатом переплетении веток, охваченном жадным кольцом парящих стрельчатых языков пламени. Всё на этой эмблеме — погребальный костёр, занимающиеся ветки, взъерошенная птица Феникс, её сверкающий недобрый глаз и загнутый клюв — всё было непроглядно чёрным.
Благодаря «чёрной свинке», плита излучала почти невероятное сияние — прекрасное, ровное и нежное, совсем не схожее с грубым зеркальным отливом тогдашней ваксы на башмаках. Несмотря на безусловную черноту плиты, сияние имело тёплый, серебристосвинцовый оттенок из-за высокого содержания графита и вкраплений металлических опилок. Мне кажется, что графитовая мазь, придавая плите наружный лоск, смиряла и сдерживала разом — и твёрдый нрав чугунной великанши, и неистовое пламя в её утробе. Когда мы начищали плиту, мы выполняли ту единственно правильную, добротную полировку, какую сегодня — и наверное, слава Богу — уже никто не делает: накладывали мазь тонюсенькими слоями, один за другим, и почти полностью снимали при натирании, так что в конце концов оставалась почти незаметная оболочка из сияющего минерала.
Времена, когда тратили столько пота и крови, бережно украшая домашние предметы слоями минеральных отложений, давно миновали. Однако вслед за графитовой мазью сразу же вспоминается её противоположность, белый камень (иногда истолчённый в порошок), которым мы каждый день, а то и по несколько раз на дню, подводили по краю подоконники и ступеньки крыльца. Отчётливо вижу, как наносила на порог и на ступеньку толстые беловатые полосы с помощью куска этого камня, не могу сейчас вспомнить его названия. Кажется, мы именовали его просто «камешком»; порог и ступеньку нам приходилась натирать, только когда у нас не было служанки. Перебирая разные варианты, я подумала, что камень мог быть белой пемзой или «белильным камнем» (тоже наше словесное изобретение?). После изысканий в Оксфордском словаре мой список пополнился ещё и «оселковым камнем», а также «склизь-камнем» (такого слова я раньше не знала!), который использовался в прачечных для разглаживания сырого белья. Наконец, я нашла там «каминный камень, очажный камень», это уже что-то знакомое; встречается ещё «каминный порошок», смесь белой трубочной глины, углекислого кальция, костного клея и медного купороса. «Очажный камень» (если это он) развозили на тележках уличные торговцы и продавали нам в «глыбках». Помню, что в воздухе висела сера от заводских труб Шеффилда и Манчестера, которая осаждалась отвратительным липким, желтым налётом на окнах домов, равно как и наших губах. Не успевали мы поработать «камешком», как знатные белые ступеньки вновь покрывались гадкими пятнами. Но мы выходили и белили их, снова и снова. Первобытная химия проникала во все поры, во все трещинки нашей жизни. Я где-то потом прочла, что «чёрная свинка» токсична; и сразу вспомнилось, как в эпоху Возрождения придворные дамы употребляли свинцовые белила, тем самым занося яд в кровь. Как там Гамлет говорил Йорику: «Ступай в будуар к какой-нибудь даме и скажи, чтоб не накладывала белила слишком толсто, а не то почивать ей в могильных покоях». Ещё я помню, зубные врачи давали нам ртуть, поиграть. Ртуть была в закупоренной пробирке, как в узком кубке. Мы вытряхивали серебряный сгусток к себе на стол, и мельчили голыми пальцами, он дрожал и разбивался на великое множество шариков. А потом мы опять сгоняли их в одно целое. Это вещество было словно с иной планеты. Ни к чему не прилипало, разве что к себе. Тем не менее мы умудрялись растаскивать его повсюду. Где только не застревали жидкие бусинки — под отслоиной половицы, между нитями вязаной одежды… Ртуть, как и «свинка», токсична. Но откуда нам было про это знать?…