— Суровое испытание.
— Чтобы жить, надо было забыть. Это почти удалось, но Страстов вовремя расколыхал мою память.
— Стало быть, запах плесени с тех пор ассоциируется у вас с духом тления. Дальше!
— Дальше начинается история современная, не менее, наверное, мрачная.
— «Ангел-хранитель», — напомнил доктор.
— Или демон-искуситель — кто из них гений Юлии Глан? Так они с ведущим шутили в «Русском Логосе». Я-то пошел за Маней, поражало явное сходство сестер и тайное различие. Загадочная нордическая героиня Гамсуна или Бергмана со снисходительной иронией восхищалась «блаженством нищих и кротких». «Блеск!» Внезапно меня охватил ужас. Я что-то говорил им про опасность, грозящую «культовой фигуре», но подоплекой был животный ужас, как там, в пещере.
— Запах, — кивнул психиатр, — самый острый раздражитель для памяти.
— Да, подсознательное ощущение смерти, но я ничего не понял (я ж боялся вспоминать!). Хотя позднее сам Платон признался, что выходил в ванную освежиться — на самом деле принять «эликсир сатаны» от стресса. Он бесшумно прошел по ковровой дорожке и остановился за моей спиной. А потом и вся компания подвалила.
— «Доктор», — подсказал доктор.
— Это кульминация убийства Юлии Глан. Платон склонился надо мной прощупать пульс. Потом взял мою правую руку и обвил пальцами ручку ножа. Мне в это время снился Пантелеймон-целитель, который пытается оживить труп.
— Иначе говоря, от убийцы пахло плесенью.
— Он принял последнюю порцию: впоследствии по запаху, как ищейка, я его вычислить не мог.
— Понятно. В том сне объединились мучавшие вас идеи-образы, такое единство называется «сгущением». Они получили развязку в последнем звене — «Чистый лес»?
— Он давно не чистый. «В том лесу белесоватые стволы выступали неожиданно из мглы. Из земли за корнем корень выходил, словно руки обитателей могил» — вот так, словами Гумилева, мое ощущение выразил с редким своим чутьем фотокор. Неподалеку от избушки был вырыт когда-то давно глубокий колодец, сруб почти сгнил, а яма превратилась в желтое болотце. С трупами.
— Марию тоже нашли?
— Скелет. И еще останки нерожденных детей.
— Морава делала аборты?
— Да, в то время, когда они были запрещены. Я предупредил вашу жену, что она получила опасное наследство, энергетика колдуньи может перейти…
— Давно перешла! — перебил Тихомиров с каким-то презрительным сарказмом. — Когда-то она не спасла свою подругу… сейчас не побоялась поджечь старухины свечи, по принципу: гори оно все синим пламенем! — Он помолчал. — Ну и как, Юлия Громова освободили?
— Выпустили, но никто не знает, где он. Желаю ему удачи.
Тихомиров промолчал.
— Лев Петрович, почему в экстремальные моменты настойка без запаха становилась пахучей?
— Покровский принимал лекарство внутрь?
— Внутрь. Но иногда виски протирал, если уж совсем напряг.
— Ага! — доктор кивнул с удовлетворением. — Причины, полагаю, чисто физиологические: именно в такие моменты — тревога, страх — у подсудимого, как и у многих, особенно у мужчин, начинается обильное потоотделение. Капли пота мешаются с бальзамом и дают свой эффект. Не «черная магия», а химическая реакция.
— Мы с Платоном активно общались — по жутковатой иронии именно соседа я сделал доверенным лицом! — но только в двух случаях возник тот смертный дух. В ночь убийства, понятно: сверхвозбуждение. И вот тогда на юбилее перед телевизором… — я умолк.
— Ну ну?
— Наверное, тогда он задумал преступление.
— Тоже понятно, переволновался, — подтвердил психотерапевт. — Исступленный фанатик видит бывшую возлюбленную и не может вынести публичного поругания своей веры. (Тихомиров слово в слово повторял неиссякаемый бубнеж по телевизору и в прессе.) На этой почве они когда-то расстались, годы он неистово боролся с ее творчеством, даже основал журнал для борьбы.
— Православный публицист! — вырвалось у меня с горечью. — Мне его безумно жаль.
— Убийца моего сына! — напомнил Тихомиров угрюмо. — Однако факт: с религиозной точки зрения, деятельность Юлии Глан страшнее и опаснее любой порнографии — тут кощунство, святотатство.
— Вы прочитали? — я кивнул на два ярких томика за стопкой папок на столе.
— Даже с интересом. Я — атеист, точнее, агностик: утверждаю непознаваемость Бога, метафизики вообще. Продукция Юлии Глан заставила меня задуматься об обратной связи… какой-то очень глубинной зависимости творца от своего творчества. Осквернение святынь ведет, в конце концов, к дисгармонии, психопатии. Или, еще серьезнее, к раздвоению личности. — Он взглянул вопросительно.