Словом, мир (его влиятельная космополитическая тусовка) обрадовался и возликовал, услышав про «Великого инквизитора» — кличка, данная Платону невежественной желтенькой прессой и подхваченная как косматыми и бородатыми «интеллектуалами», так и публикой попроще, не читавшей, но слыхавшей (перефразируя шутку Набокова) про «Братьев Карениных». И в радости этой сквозь ликованье уже проступала тоска и скука — тема иссякает — и тайный ужас.
Я вслушивался, вглядывался, сопоставлял и думал.
Дело о «ритуальных убийствах» взял на себя «центр», как только запахло «мировой общественностью»; и когда преступник заявил с телеэкрана (видеозапись допроса демонстрировали на пресс-конференциях столичного следователя), заявил, что покарал юных, но «великих грешников» (отсюда по аналогии пошла его кличка), и будет впредь судить и карать, его послали на обследование в известную клинику, известную также строгим режимом. Однако корпоративные связи психотерапевта в отношении меня сработали.
Там был сад, точнее, парк, и в нем одуряюще отцветала сирень напоминанием о тереме, в котором «отрада»; горячились голубизною небеса и разговаривали птицы. Все, как у нас за высокой каменной оградой, но на скамейке напротив покуривал толстый санитар в белом и глухом, как у мясника, одеянии.
Платон демонстративно сел подальше от меня. Я было придвинулся, однако он каким-то испуганным жестом остановил мое движение… ну, у них тут свои порядки. В литературоведе (диковатое лицо, неухоженная борода и в целом как бы налет пыли) появилось нечто от юродивого, который вот-вот обернется монстром. Он шепнул, дернувшись:
— Купите у него сигарет. Мою пачку психи украли.
— Я вам принес.
Он сладострастно закурил.
— Что ж вы так обеднели-то?
— Я мученик за веру.
— Да ну? А вы свяжитесь с Вагнером и возьмите деньги.
— За что?
— За «Марию Магдалину». Быть не может, чтоб вы ее уничтожили.
Платон засмеялся.
— Издатель наймет самого крутого адвоката, который сумеет перевести вас в тюрьму, даже в отдельную камеру…
— Зачем?
— …где вы продолжите «сериал» или создадите шедевр о своих муках… и мировая слава коснется мученика золотым крылом. А там, понятно, помилование от президента.
— Вы надо мной издеваетесь!
— Я догадался, Платон. Но меня привело сюда…
— О чем? — он вскочил по привычке выплеснуть энергию в беге на месте, но грубый жест санитара усадил его обратно.
— Я догадался, кто был литературным агентом.
— Кто?
— Юлия Глан. А вы — автор.
— Вы хотите разрушить мой имидж. Не удастся, потому что в пользу вашей оригинальной версии нет ни одного доказательства.
— Имидж, который я вам предлагаю, сейчас гораздо выгоднее.
— Какой?
— Падшего ангела, оригинального борца с распинаемым Богом и его «лживыми жрецами» — «гуманисты» всех стран вас спасут.
— А вам-то что за выгода? Блюдете чистоту христианских рядов?
— Хотя бы.
— К сожалению, на данном этапе у нас нет смертной казни… — сказал Платон в раздумье. — В принципе, мне все равно, за что сидеть. Но нам не поверят, я правду говорю: нет доказательств.
— А ваш почерк?
— Какой почерк! Моя порнография компьютерная. А статьи для «Ангела-Хранителя» — заметьте! — я писал от руки.
— Вы закончили «Марию Магдалину»?
— Дискета мною уничтожена (между прочим, два ножа, оставшиеся из столового набора, я утопил в Москва-реке). И никаких следов в компьютере, все, все писалось на полном вдохновении, без черновиков и планов и, по мере издания книг, все стиралось. А у Юлы и никогда ничего не было.
— Должен быть выход, Платон. Давайте поразмышляем.
— Во-первых, как вы догадались?
— Противоречивые детали, странности, мелочи оседали в душе, покуда количество их не переросло в качество.
— Ну, например!
— «Прелестная двухкомнатная квартирка в центре», о ней вам якобы рассказывал Вагнер, с которым до юбилея вы вообще не были знакомы. А в квартирке, выходит, бывали! Или такой штрих: современная амбициозная девица хранит доллары, так сказать, в чулке. Естественно, большую их часть она должна была передавать истинному автору на содержание журнала.