— Не скажите, уважаемый Петр Аполлинарьевич. Если сравнивать нашу и земную цивилизации, то это все равно что слон и моська или, например, египетская пирамида и песчинка. Ну—ну, не обижайтесь за Землю. Как раса, мы начали развиваться на пять или шесть миллиардов земных лет раньше и достигли таких высот технологии, экологии и клафтинарности… простите великодушно за незнакомый термин, что пропасть, разделяющую наши интеллекты, земляне смогут преодолеть лишь за соответствующий промежуток времени. Я имею в виду промежуток в пять или шесть миллиардов оборотов вашей планеты вокруг вашего же светила. Хотя… кто знает, может, и быстрее…
Пришелец почесал ногтем переносицу.
Последнее замечание гуманоида вселило кое—какой оптимизм в Кефирова.
«Ничего, — подумал он, — догоним вас и перегоним, вот только до клафтинарности додумаемся и тогда держись, конгломерат Джейти».
— …Но в силу универсального закона компенсации, — продолжил представитель конгломерата, — мы лишились способности фантазировать. Мы можем cделать все, но не можем выдумать того, чему нет аналогий в реальности. Вы же, земляне, не можете практически ничего, но зато обладаете способностью вообразить все: чего нет и чего никогда не было. И в этом ваше превосходство.
Он вынул из кармана плаща платок и вытер лоб.
— Не верю! — театрально заявил Кефиров. — Как это уметь все, но не уметь придумывать?
Пришелец плавно взмыл вместе с табуретом примерно на метр от пола и торжественно растаял в воздухе. Через две или три секунды снова возник и так же плавно совершил мягкую посадку. Опять же на табурете.
В руке у него была зажата какая—то штуковина василькового цвета. Она напоминала проволочный ершик для чистки раковин и звенела как тысяча бронзовых колокольчиков, хотя никакого сквозняка Петя в квартире не держал. Кроме того, она распространяла дивный аромат, который хотелось вдохнуть полной грудью и долго—долго оттуда не выпускать.
— Пожалуйста, антигравитация, мгновенный переход за пределы Галактики и скромный презент из звездного скопления, известного у вас под названием Крабовидная туманность.
Он протянул штуковину Пете.
Кефиров принял дар боязливо, но рука у него не дрожала. Приходилось держать марку.
— Что это?
— Квазибукет из гилагомеи цирландис. Благотворно воздействует на окружающую среду. Обостряет все известные и даже пока еще не открытые вами чувства живого существа. Поставьте букет в воду — и долголетие, способность к регенерации тканей и еще множество всяческих приятных свойств вашему организму обеспечены. Естественно, в замкнутом объеме вашей жилой ячейки. Теперь верите?
Квазибукет изогнул один из своих, жестких на вид, усиков и погладил руку Кефирову. Прикосновение было волшебным, чудесным, удивительным… Да, в русском языке много эпитетов, но ни один из них не передавал даже тысячной доли того чувства блаженства, которое разлилось по душе фантаста. Гилагомея же не ограничилась тактильным воздействием: она переливалась цветами в диапазоне частот, наиболее успокаивающих нервную систему, и сменила запах на другой, такой же незнакомый, как и прежний, но тоже чертовски привлекательный. Колокольчиковый звон перешел в нежно вибрирующий звук арфы.
— Ваши легкие, Петр Аполлинарьевич, сейчас очищаются от мерзких наслоений, сосуды выталкивают жировые бляшки, а двенадцатиперстная кишка зарубцовывает недавно возникшую язвочку, — нудным тоном телевизионного психотерапевта—шарлатана заговорил посланец галактической цивилизации.
И действительно, Петя ощутил, как самочувствие вверенного ему двадцать девять лет назад организма улучшается; перестала ныть даже правая коленка, на которую в отрочестве наткнулась чужая нога, обутая в настоящую футбольную бутсу.
— Надеюсь, теперь вас убедило?
— Пожалуй, — Петя осторожно вставил квазибукет в пустую бутылку на подоконнике. — И все же почему именно я?
Пришелец сцепил пальцы в замок на колене закинутой на другую ноги.
— Видите ли, Петр Аполлинарьевич, с развитием цивилизации обязательно развиваются и этика, и мораль. По нашим неписаным законам все, что опубликовано и прочитано миллионами людей, является достоянием вашей цивилизации, и мы не вправе заимствовать идеи. То же, что принадлежит отдельному индивиду, в частности, вам, и что вы добровольно, подчеркиваю, передаете мне, я могу использовать для собственного блага и блага конгломерата в целом. С течением времени ваш рассказ станет сенсацией, вернее, не сам рассказ, а его идея. Как только я сочту необходимым познакомить с ней собратьев и соратников по Пирамиде. У вас наготове очередной рассказ, и вся моя сложно организованная материя рвется как можно быстрее с ним ознакомиться. Не возражаете?
— Не возражаю, — сказал Петя и дал материальному телу пришельца ознакомиться.
— Великолепно! — похвалил гость, прибывший издалека, затратив не на чтение, а, скажем так, на впитывание новой идеи несколько секунд.
— Очень свежо, молодец. Замена внутренних органов главной астрономической последовательностью от голубых гигантов вместо мозга до белых карликов как альтернативы аппендиксу…
На столе сами собой возникли три знакомые пачки. Пришелец поднялся и неуловимо для глаза очутился у двери.
— До следующего шедевра, Петр Аполлинарьевич.
Петя расслабленно помахал рукой и спросил напоследок:
— Насколько я понял, вы еще не знакомили своих… гм… сограждан с идеей моего рассказа о третьем ухе на темени, а ведь год миновал. Я могу быть уверен, что вы когда—нибудь их познакомите?
Пришелец улыбнулся, и Петя отметил, что улыбка уже не кажется зловещей. Наоборот, она была добрая и располагающая.
— Думаете, что если мы можем все, то можем быстро? Нет, Петр Аполлинарьевич, серьезная идея требует серьезного воплощения. Чтобы слушать музыку звездных сфер, мне пришлось изрядно потрудиться.
Наконец—таки он снял шляпу.
На открывшемся, совершенно гладком, белом, как рафинад, черепе топорщилось свернутое в улитку третье ухо.