Вечерами Андрей садился к передатчику, перестукивался с Астлеем: тот говорил, что «Уриил» на зиму уйдет из Азовского моря в Черное, станет на рейд Новороссийска. Капитан опасается того, что моря замерзнет и эсминец потеряет подвижность. Не то чтоб английское командование не верит в конечный успех Добровольческой армии, но маневр, подвижность – превыше всего.
Порой Андрей отбивал безответные телеграммы в Аккум. И какие бы тревожные вести не приходили с фронта, неизменно сообщал в город, что все хорошо.
А новости были нехорошие: красная пружина, сначала пошедшая легко, сжимаясь, набирала силу и сейчас стала жесткой, даже стала оттеснять белые войска назад.
***В ящике стола ждала пачка писем, написанных, но не отправленных – все не было оказии, возможности, уверенности, что постпакет не перехватят, что он уйдет из этой непонятной страны.
И вот в конце ноября, Данилин узнал, что Слащев отправляется в Одессу буквально на один день на своем поезде. На перроне Андрей перехватил генерала. С ним был безусый юноша – юнкер.
– Мой денщик, юнкер Николай Нечволодов, – почему-то представил его Слащев.
И чему-то улыбнулся.
Андрей спросил: не будет ли генерал любезен передать во французскую миссию постпакет.
Яков Александрович кивнул: конечно будет. Впрочем, а не поехать ли полковнику с ними вместе. Ведь так и надежней, да и веселей. А война – право-слово, подождет.
Андрей, чуть подумав, кивнул – в Одессе он никогда не был, хотя и слышал о ней изрядно.
Зашел к своим, отдал распоряжения на время отсутствия.
– А генерал все со своей любимой?.. – спросил кто-то из присутствующих в штабном вагоне.
– Да нет, там с ним только юнкер какой-то.
– Вот и я о чем… О юнкере-то…
– Не может быть! Неужто генерал – мужеложец?..
– Да вы что, не знали? – унтер захохотал. – Простите, господин полковник, но рассмешили! Этот юнкер – переодетая барышня. Навроде девицы-гусара Дуровой, слыхали ведь небось?
Собрались и тронулись – личный поезд Слащева ждал только Андрея.
Вагон Слащева напоминал чем-то дворец какого-то шахиншаха: стулья из разных стран и даже эпох, множество ковров, на которых валялись седла, оружие, раскрытые книги, карты. Меж этим бродил целый зверинец – с полдюжины птиц разных пород… Еще две-три, порхали в клетках, подвешенных к потолку.
Когда поезд тронулся, от движения весь этот пернатый зверинец пришел в волнение и движение.
– Сегодня вечером идемте в ресторан. Я приглашаю, – сообщил Слащев. – Я собрался устроить себе маленький праздник души. Мне тут подумалось, что водка при свечах – романтично, но все-таки не очень.
– Что-то не по сезону вам романтики захотелось.
– К слову, знаете, отчего весна – самое романтичное время в году?..
– Признаться, нет… А вы?..
– Знаю. Зимой – холодно, летом – жарко, осенью – печально. Вот весна и осталась… Но вот у нас такое положение, что до весны просто можем не дожить…
В Одессу прикатили под самые сумерки. У французской миссии расстались, договорившись встретиться в ресторане. Генералу надобно было зайти в какой-то штаб, кому-то нанести визит.
Андрей же не знал тут ровно никого, и желал остаться с городом наедине. Он ожидал увидеть Южную Пальмиру, город сравнимый по красоте, а то и превосходящий Петербург. Вместо того он увидел городишко словно уездный, к тому же переживающий явно не лучшие времена. Под ногами чавкала жирная ноябрьская грязь, неосвещенные улицы сулили недоброе. К тому же Андрей, как водится, заблудился. Из положения вышел привычно – с неким трудом нашел пролетку, велел ехать к ресторану.
Метрдотель проводил его к заказанному столику. Генерал еще отсутствовал, но его спутник уже занимал место.
«Юнкер» удивительно преобразился: мундир сменило вечернее платье. Украшения ее были небогатыми, и, возможно, ненастоящими – говорили что молодой генерал мягко говоря не богат. Но мужчины смотрели на молодую женщину, любовались ею, представляли ее не то что без украшений, но и без одежды. Впрочем, делали это глубоко в уме, стараясь не выдать себя взглядом – смутная слава Слащева опережала его.
Дама мило встретила Андрея:
– Здравствуйте, полковник, мы кажется, не представлены. Нина.
И подала руку для поцелуя.
Андрей правил игры принял, поцеловал ручку, представился.
– Ах, полковник Данилин… Я много о вас слышала от Яшеньки… Ну садитесь же…
Подошел Слащев, от него густо пахло последним писком парижской моды – «Шипром».
– Нашли дорогу? – спросил он. – А я, признаться, и не верил, что увижу вас снова в добром здравии. В каждом городе есть свои апаши, но одесские – это нечто особенное.