Как раз такое затянувшееся отверстие во льду оказалось под Андреем. Он поставил ногу – лед тихонечко треснул, появилась едва заметная трещинка. Шевельнулась за поясом иконка, уколола бедро, будто напомнила: ты не забыл обо мне?.. Этот укол пробудил Андрея.
Подумалось: а какая разница. Он скоро все равно будет подо льдом. Что он теряет? Сравнительно безболезненную смерть? Зато его палачи лишатся возможности убить безоружного. Он уйдет из мира сам, по своей воле.
– Эй! – заторопил замешкавшегося Андрея, старший. – Передвигай-то кацпаетками! Уже скоро все закончится.
Но все закончилось еще скорей, чем думал красноармеец. И уж точно – совсем не так, как ожидалось.
Андрей прыгнул на месте, как можно выше, поджав ноги к груди, и словно бомба рухнул вниз. И исчез с глаз, провалился под лед.
Некоторое время его еще было видно через мутный лед.
– Стреляй по нему, стреляй! – кричал один. – Уйдет ведь!
И красноармейцы из винтовок садили себе под ноги, пули дырявили толщу льда, выбивали из-под него фонтанчики воды и пара. Но пули никакого вреда причинить Андрею не могли. Солдаты из-за преломления давали неверное упреждение, а пули, попав в воду быстро останавливались и тонули словно камень. Андрей уходил все глубже, его уже трудно было рассмотреть сквозь мутную речную воду. И вот, наконец, исчез.
– Да полно стрелять! – крикнул командир. – Только патроны переводите! Утоп он, утоп! От косой не уйдет… Айда до хаты, братушки!
И солдаты заспешили прочь. Лишь молодой раз оглянулся, на белую пустыню, ожидая увидеть хоть что-то, а желательно – те самые, примеченные сапоги.
Но было пусто.
***Стиснутая между дном и льдом, река неслась быстро. Андрей кувыркнулся в воде, сбросил сапоги – те снялись на удивление легко вместе с портянками. Последние долго плыли за Данилиным словно диковинные плоские змеи.
Над ними мелькали подошвы преследователей, порой лед пробивался пулями. Но скоро, очень скоро и это прекратилось.
Под водой было тихо и покойно….
Ткань рубахи и галифе облегали тело и совсем не стесняли плавания.
Но беда была в ином – вода была холодной, мышцы сводило, они старались ужаться до минимального размера. Кислород быстро выгорал в легких, мышцы ломило, они плохо слушались. В глазах темнело.
Река, сделав поворот, еще более набирала скорость в сузившемся русле. Впереди было темно, словно вода впадала в ад…
И вдруг впереди и чуть слева показался столп, сотканный из света.
Так и должно быть, – пронеслось в голове. – В жизни будто особо не грешил, и вот он, путь на небеса… Жаль, что тут останутся без него дети, но Алена справится, Джерри поможет.
В свету что-то ослепительно белое трепыхалось, манило к себе – верно, какой-то ангел, а то и сам святой Петр подавал Андрею руку.
Из последних сил Андрей вцепился в белизну…
Парад
Для поднятия духа не то юнкеров, не то беженцев, Шульга провел парад.
Словно нарочно из-за туч проглянуло солнце, согрело все скупым осенним теплом. В его лучах все выглядело совсем не столь печально, как под нитями дождя.
Выглядело действо весьма красочным и впечатляющим. Впереди катил броневик. Мотор грозно рычал, из амбразур скалилось оружие. За ним, печатая шаг, шел батальон юнкеров. Шульга подумал и добавил к своему воинству половину оставшихся казаков. Они на своих конях, замыкали шествие.
Но барышни не бросали в воздух чепчики, и для этого было несколько причин. Во-первых, на улице было довольно холодно. Во-вторых, восторга ни у кого не было.
Глядя на солдат, Виктор Иванович сказал Беглецкому:
– Наступает последний парад Империи. Что сможет этот батальон пусть и с броневиком? Только героически погибнуть.
– Что делать… Что делать…
– Не сочтите меня паникером, но нам надо уходить. Двигаться вдоль берега моря, на Персию. Туда, куда шли эти несчастные.
Он указал на прибывших беженцев.
Заговорил Латынин:
– У нас телег – в обрез. Многим придется идти, дети не выдержат дороги – многие погибнуть.
– Если останемся – погибнут все.
– А что делать с нашим оборудованием? Исследованием? Бросить?
– А хоть бы и бросить… Вон… Можно и в море бросить, чтоб Совдепу не досталось.
– Трудов жалко…
– Думаете, мне не жалко? Да только себя жальче… Нет… С полпуда своих письмен я понесу на себе, хоть до Тегерана… Может даже пуд. Но что-то сожгу прямо вот сегодня… Сейчас вот…
– Отставить жечь… – распорядился Беглецкий с необычной для себя жесткостью, и тут же поправился. – Хотя, в общем, вы правы. Подготовиться надо.