Я снова взялся за ручку и повернул ее. Толкнув дверь, я остановился и огляделся по сторонам.
Аптечка была открыта и пуста. На полу валялись пузырьки с таблетками.
— Мам? — Я задрожал, чувствуя слабость во всем теле.
Мама лежала на полу и не двигалась.
Папа.
Я хотел к папе.
Глава 18
Картер
Белый и синий везде.
Цвета танцевали в моих глазах.
Я проглотил холодную воду и увидел приближающийся всплеск белого света.
Папа?
Ко мне тянутся руки.
Без промедления я потянулся назад.
Папа.
Лия
«Последние новости: кадры спасения снятые около часа назад. Видео снято с вертолета, исследующего повреждения, оно показывало человека, вытащенного из воды в спасательную шлюпку. Его личность пока не разглашается, так как лодка продолжает поиски выживших».
— Это Картер, — сказала Мелани, указывая на экран. — Сразу видно, что это он.
Я не могла сказать, он ли это, поэтому промолчала.
Пока репортер говорил, видео транслировалось на заднем плане. Он был слишком далеко, чтобы что-то разглядеть, а я сидела как на иголках, ожидая, когда они опознают человека.
Пожалуйста, Господи, пусть это будет он.
Мой телефон внезапно зазвонил из спальни, но я даже не сделала попытки ответить. Наверно, Шерил гадала, где я. Сейчас мне было плевать на ее дерьмо. Мне нужны были ответы.
— Что мне делать, если он умер? — спросила я вслух.
Мелани повернула ко мне голову.
— Он не умер.
— А если так? Я буду очень сожалеть, правда?
Она ничего не ответила.
— Просто верь.
Я усмехнулась.
— Не надо, Мел. Я не поведусь на Холлмаркское дерьмо.
Когда ты выросла в трейлерном парке, заполненном наркоманами и сутенерами, и твоя тетка, в частности, была проституткой, ты понимаешь, что вера — это не что иное, как дерьмо, которое скармливают привилегированным детям.
Детям, которым не нужно ложиться спать голодными. Детям, которые прячут свои зубы под подушку и волшебным образом получают деньги под ней на следующее утро. Эти дети растут с верой.
— Это не Холлмаркское дерьмо, — ответила она, качая головой. — Ты не можешь так говорить. Посмотри, где ты сейчас после всего, через что прошла. Ты воплощение того, почему люди должны верить.
— То, где я сейчас, создано на моем собственном горбу.
Она вздохнула, сдаваясь. Может, вчера, до этой дерьмовой бури, я бы прислушалась к ее доводам, но сейчас я была не в себе и нервничала. Я снова чувствовала себя ребенком — опустошенной и мрачной. Весь мой мир словно балансировал на лезвии ножа.
Он нужен мне живым.
Потому что жить своей жизнью я могла нормально, только когда знала, что он живет своей. Я не могу приспособиться к миру, в котором его нет. Он должен жить. Это звучит безумно, знаю. Но так оно и есть.
— Лия, твой телефон звонит без остановки, — сказала Мелани. — Я принесу телефон, а ты решишь, отвечать или нет.
Она встала и ушла, а я продолжала смотреть телевизор, затаив дыхание, разглядывая остатки самолета. Там был всего лишь маленький корабль, и я не знала, что было хуже.
На мгновение я попыталась представить, каково это было на борту самолета, падающего в реку. Страх, шок, неуверенность. Хуже всего, что невозможно контролировать происходящее. Ты буквально продукт катастрофы, контроль над которой утекает, как песок сквозь пальцы.
Самолеты всегда пугали меня. Это была одна из причин, почему даже в самом крайнем случае я не путешествовала.
Быть внутри алюминиевой оболочки... нет. Просто... нет.
— Это Рим, — внезапно сказала Мелани позади меня дрожащим голосом.
— Рим? — Его имя казалось мне таким чужим.
— Ответь!
Я выхватила телефон из ее руки, когда она села рядом со мной, и уставилась на имя, вспыхнувшее на экране.
— Рим.
Так и есть.
— Привет, — тихо ответила я.
Мой желудок скрутило, сердце забилось сильнее, когда на другом конце провода на мгновение стало тихо.
— Лия, — сказал он, его голос был серьезным и напряженным. — Не знаю, знаешь ли ты…
— Конечно, я знаю о катастрофе, — перебила, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Он жив? Они вытащили его из воды? Пожалуйста, скажи мне, что это был он.
Его короткое молчание убило меня.
Он мертв.
Конечно.
Ты не выживешь в такой катастрофе в таком огромном самолете.
Как я теперь буду жить?
— Он жив, — сказал он.