Но раз уж я здесь, необходимо повидать Лию, поговорить с ней и все выяснить. Но как это сделать? В Кишиневе мне и в голову не могло прийти, что придется столкнуться с такими проблемами. Я снова представил настежь раскрытые двери в горницу и Лию с растрепанными, развевающимися волосами, стрелой промелькнувшую из комнаты в темноту сада. В ночь.
Я тут же бесшумно встал, оделся и на цыпочках вышел во двор.
Феерически мерцали звезды, и казалось, сама прохладная тишина ночи струится из небесных светил. Хор сверчков в одной тональности исполнял свою тысячелетнюю песню, придававшую особое очарование этой ночи.
Я быстро пошел по улицам села, дважды свернул и оказался перед воротами Лии. Я тяжело дышал, и сердце мое беспокойно стучало. Попытался затаить дыхание, не понимая, что означает это состояние — предчувствие неудачи, необоснованное волнение или просто-напросто страх. Долгое время я простоял, опершись на забор, пристально глядя на черные окна дома, мысленно повторяя в ритме метронома: «Приди, Лия, приди, Лия, приди, Лия…» Я был убежден, что она почувствует мой зов. Послышался шорох. Я настолько внушил себе мысль, что выйдет только Лия. И никто другой. Я шагнул навстречу шуму и позвал сдавленным голосом, охваченным спазмом нахлынувшей радости:
— Лия…
В то же мгновение сильный удар зажег искры в моих глазах. Обескураженный, ничего не понимая, я выбросил вперед руки. И сразу же град ударов обрушился на меня. Кто-то процедил сквозь зубы:
— Точно он… жених… ничего, пропадет у тебя охота бегать за Лией… больше не приедешь…
Я сжал челюсти и, не издавая ни единого стона, отчаянно защищался. Что-то тяжелое ударило меня по ребрам и пресекло дыхание. Повалился на землю, и все уплыло в тишину и мрак…
…Вдруг почувствовал резкий запах йода, сердце испуганно забилось — что со мной? Я лежал с закрытыми глазами, вытянувшись на холодной и белой постели, мои уши, казалось, забиты ватой, в которой кто-то ковыряется. Удивительно, однако, что придя в себя, я вспомнил каждую подробность, каждое слово.
Руки и ноги были на месте — я их чувствовал, и голова, несмотря на жжение в ней, похоже, тоже невредима. Да! Меня избили. Господи, в какую заваруху я попал!
Целую неделю врачи оберегали меня от малейшего волнения, никому не позволяли навещать, и я быстро шел на поправку. Потом ко мне пришли гости: Марин и Петря.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Марин, внимательно глядя на меня близорукими глазами.
— Получше.
— Кристиан, ты не беспокойся, эти змеи от меня не укроются, — возбужденно проговорил Петря, гневно сверкая глазами и большой ладонью поглаживая пряди своих кудрей. — Я уже кое-кому мозги вправил.
— Расскажи все как было… — попросил меня Марин.
Я пожал плечами в затруднении, не зная, что делать — рассказать правду или соврать.
— Как тебе сказать, я вышел на улицу… почувствовал себя плохо…
— Так и есть, — радостно прервал меня Петря, обращаясь к Марину. — Кристиан вышел во двор, те его заметили, схватили, отметелили и отнесли к нашим воротам. Зачем? Потому что этот кретин Аугустин принял шутку всерьез, когда я сказал, что Кристиан приехал женихаться к моей сестре. Вот дурак! Лия его не переносит. И тогда он решил отомстить. Лии он не коснется — знает, что брат Петря сведет с ним счеты. Но он от меня не убежит. Отвалю ему одну плюху, все как миленький мне расскажет, даже имя кошки Наполеона вспомнит…
Я улыбнулся и утвердительно кивнул, чтобы Петря не подумал, что я сомневаюсь в его словах.
— А что было дальше — не знаю, — устало закончил я.
— Я тебе сейчас скажу, — успокоил меня Петря, усаживаясь рядом на кровать: — На рассвете Лия вышла на улицу, но тут же бросилась в дом и всех разбудила. Мы выскочили за ней, я и мать, и нашли тебя у ворот. Ты лежал на земле без сознания. Лия упала в обморок, что поделаешь, зеленая еще… Я отнес в дом тебя, мама — Лию.
Оставив тебя на попечение мамы, я побежал в сельсовет. Оттуда позвонил в район, и через час приехала «Скорая». Я каждый день звонил в больницу и интересовался, как ты себя чувствуешь. Когда нам сказали, что целые сутки ты не приходишь в сознание, мы очень забеспокоились, а Лия даже перестала есть. Потом уже, когда дело пошло на поправку, мы успокоились. Мама очень хочет тебя видеть. Ты понравился ей. Она приедет к тебе на днях.
Мы проговорили около двух часов. На прощание Марин прошептал мне так, чтобы Петря, ждавший его у двери, не расслышал:
— Кристиан, давай будем друзьями до конца. Мне-то ты должен открыть все без утайки. Когда ты выпишешься, сразу приходи ко мне. Ты знаешь, где я работаю.