— Ох, черт, я, наверное, опоздал, — Кристиан неожиданно подскочил. — Который час?
— Тьфу, — изображаю я испуг на лице, — как ты меня напугал!
— Брось шутить, я могу опоздать на поезд… — он вскакивает с дивана, растерянно глядя на меня.
— У нас еще пятьдесят восемь минут, — успокаиваю я его и для пущей убедительности показываю часы. — За полчаса мы дойдем пешком.
Думаю, самое время задать ему вопрос, не дававший мне покоя с того момента, как я прочитал письмо в первый раз.
— Кристиан, прости, что допрашиваю тебя, как следователь, но я никак не могу понять…
Он вопросительно смотрит на меня.
— Кристиан, ты знал, что у тебя есть дочь?
— И да, и нет… — бормочет он, и его глаза беспокойно заметались по комнате.
— Что значит — и да и нет? — недоуменно спрашиваю я.
— Я знал, поскольку ожидал, но не был уверен, — голос Кристиана охрип от волнения. Он передергивается, словно ему под рубашку забрались муравьи. Только сейчас я понимаю, что заставило его встать в четыре часа ночи, бродить по улицам наугад, до того, как он пришел ко мне. Кристиан ерошит волосы и продолжает:
— Понимаешь… как тебе объяснить? Лия появилась в момент, когда я решил жениться ради мамы. Потом… маме так и не довелось увидеть меня женатым. Я знал, что у нас должен быть ребенок… Но однажды…
— Она тебя оставила, — догадываюсь я из письма Лии.
— Нет… то есть да… она исчезла, — Кристиан прячет глаза, потом неожиданно смотрит на меня в упор и добавляет, будто вспомнив о чем-то очень важном: — Но до этого она была в командировке около четырех месяцев… Без меня. Из-за этого… да…
Кристиан утыкается подбородком в грудь, и я понимаю, что он опять ушел в себя.
…Да, если бы она не уехала тогда на все лето, кто знает… Когда я вернулся в конце недели после похорон, мой шеф уже все узнал. До сих пор для меня загадка, кто ему рассказал об этом. Раньше я считал его сухарем, не видящим ничего, кроме работы. Каково же было мое удивление, когда я заметил на моем столе газету с соболезнованием от сослуживцев… Я почувствовал, что все, окружавшие меня на работе, стали как бы ближе, добрее.
Они ничего не говорили, не жалели меня, не плакали на моем плече, наоборот, некоторые пытались даже шутить, рассказывали анекдоты, желая отвлечь меня от моей боли, но по их взглядам я видел, что они искренне мне сочувствовали, и от этого мне было еще тяжелей. Я никогда не выносил жалости к себе.
В общежитии я спросил у уборщицы, не искал ли кто меня. Нет, никто не искал. В комнате горел свет. Я удивился — кто и как мог сюда проникнуть? Дверь была заперта, оставалась только одна возможность — проникнуть через окно. Так и есть — задвижки не были закреплены — до них ли мне было, когда я уезжал домой? Вдруг я заметил на столе среди кучи газет и книг тетрадный листок. Это было маленькое послание от Лии.
«Похянэ, мой дорогой Крис, я победила! Ура! Миллион раз ура! Пробы положительные. Меня утвердили на роль. Сегодня вечером я должна уехать. Все лето я пробуду на съемках, в донских степях, на берегу Азовского моря и на Волге. Вернусь в конце сентября. Я не буду видеть тебя тысячу лет. Буду ужасно по тебе скучать. И все-таки не напишу тебе ни строчки. И когда наступит наша встреча, мы не сможем насытиться друг другом. Я счастлива, что добилась того, что предсказал мне ты, моя Любовь и мой Муж. До свидания, Кристиан! До свидания, похянэ!
Р. S. Прости, дорогой, что не могу быть сейчас рядом, но, верь мне, твоя боль — это и моя боль. Верь мне и прости, если можешь».
«Как это она его не зашифровала?» — подумал я с иронией. В поезде, возвращаясь после похорон, я не переставая с ненавистью думал об этом существе, похитившим мой разум и сердце. Я думал, что даже не поздороваюсь с ней, навсегда вырву ее из своей памяти. Что может быть у меня общего с ней, с этой вражиной, из-за которой я потерял маму? Я не приехал вовремя, как обещал, и доставил ей дополнительные волнения. Мама знала, что если я что-то обещаю, то обязательно сдерживаю слово. И вот тогда, из-за Лии, я не поехал сразу домой. До конца жизни эта вина заставит кровоточить мое сердце. А Лия еще осмелилась мне писать!
Я бросил листок на стол, сел на кровать и обхватил голову руками. Вместо того, чтобы порвать это проклятое письмо, уничтожить все, что напоминало мне о Лии, я бросил его на стол, и где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что я хотел бы сейчас увидеть Лию в этой комнате. Я бы уткнулся лицом в ее грудь и зарыдал, как ребенок. На похоронах все мое существо превратилось в камень, я даже не мог плакать. И если бы сейчас рядом была Лия, я дал бы волю слезам, и, может, мне полегчало бы, а так… Неужели мне придется ждать ее до сентября? Меня опять охватило малодушие, и я подумал, что было бы хорошо, если б она вообще никогда не вернулась из этой командировки. Зачем она мне? Пусть носится по степям и морям со своими фильмами. — Если я когда-нибудь решу жениться, найду себе девушку, которая будет ждать меня по вечерам с готовым ужином и радостной улыбкой на лице. А с Лией мне придется сидеть и ждать одному, пока она будет мотаться со своими фильмами. Дни, недели, месяцы напролет я буду смотреть на чужих женщин, а она тем временем будет развлекаться? Якобы сниматься, знаю я… Ни за что! Не четыре месяца, а четыреста сорок…