Лиза
Ее звали Лиза.
Мне нравилось, как Карамзин, в статусе посла, ответил французскому королю на вопрос: «Что в России?»
- Если одним словом, то – воруют.
И я до сих пор не хочу верить и простить ему, что он помог пошлякам приклеить к Лизе штамп «бедная». Этот штамп надоел и Лизе, и всем, кто знал эту женщину, выгодно отличающуюся ото всех нас своим восторгом к жизни, который не могли погасить ни безденежье, ни мужчины, которые эксплуатировали в ней доброту и податливость; и болезни тоже. Ей было под сорок, но и лицо, и походка, и жестикуляция, и мысли были гораздо моложе. Невозможно было держать зло на Лизу, когда она обещала невозможное, и когда не приходила вовремя на встречи, и, когда все ее поклонники предавали ее, она не просто их прощала, а сохраняла с ними хорошие отношения, подкармливая и подпаивая. С Лизой было нелегко – в конечном счете она могла подвести очень много раз, но зло держать по отношению к ней было просто нечестно. И когда ее увольняли с работы за многократные опоздания, осуждению предавалась не Лиза, а работодатели.
Лиза была начитанна, сама писала в несколько изданий, и ничтожные гонорары не были добавкой к основному заработку, а просто основным.
Мы встретили Лизу в сложный период ее жизни, когда она тяжело болела, но ощущение, что все ее болезни – просто латинские термины, что Лиза здорова, жизнерадостна, оптимистична, а мы просто в этом ничего не понимаем, и что все непременно обойдется, было полным.
Господь умеет отворачиваться от добрых хороших людей – мы знаем это на неоднократных примерах: они болеют и страдают чаще недостойных людей, но мне кажется, что от Лизы Он не мог отвернуться. Рядом с Лизой всегда оказывались люди, которые нужны были Лизе, но эти люди также и подпитывались от ее восторженного отношения к жизни. Могло показаться, что это идет от глупости, и так бывало часто в таких случаях, но не в случае с Лизой.
Лиза была льстивой, но даже это не было большим пороком, ибо не рассчитывала на выгоды, а шло от сердечной доброты и желания доставить удовольствие. Я не верил ни одному ее слову, когда она восторженно отзывалась об очередном моем произведении, но никогда не сомневался в ее искренности, и если мне было неуютно с моим написанным, я искал Лизу, находил и с удовольствием ей верил.
И все же отношения с Лизой были не столь безоблачны и оставляли много места для беспокойства о ее здоровье, к которому она относилась безобразно. Я спросил при оказии своего друга-врача, который консультировал Лизу:
- Мне кажется, болезнь Лизы должна приносить ей большие боли, но она никогда об этом не говорит. Может, это ошибка в диагнозе, и у нее этих болей нет?
- Никакой ошибки в диагнозе, даже маленькой, нет, а поведение Лизы, чем бы оно ни побуждалось, просто героическое. Вы знаете, я с помощью Лизы понял, почему в Штатах нет такой врачебной специальности, как деонтолог*: она не нуждалась во врачебной успокоительной лжи, когда больного разоружают, убеждая в том, что врага у него нет. Она спокойно говорила о своей тяжелой болезни так, как будто это уже все позади, и так наивно спрашивала: «Вы уверены в этом? Я тоже, - улыбалась она, - но в том, чтовы– ошибаетесь, и со мной будет все хорошо!» И, представьте, я сомневался и верил Лизе.
…Это не рождественский рассказ, никакого чуда в нем не произойдет. Но, размышляя над житием Лизы, я каждый раз все более убеждаюсь, что депрессия – аномальное состояние мира, что это – сигнал о малой или большой капитуляции перед испытаниями судьбы, что богоданный мажор Лизы – ее верный исцелитель. Меня это восхищало, и я не то чтобы безусловно принимал это чудо, но пытался узнать его истоки, познакомился с кругом людей, близких к Лизе (несколько побывали в законных мужьях Лизы). Все тусовались вокруг богемы: что-то писали, что-то рисовали, и музицировали тоже, но почти все пили; появлялись, исчезали, винились, знали слабость Лизы, что она не оставит блудное дитя без тепла и пропитания, и снова обкрадывали Лизу, ее нехитрое добро, усугубляя ее болячки.
* Деонтология – учение о врачебной этике, направленной на успокоение больного, отвлечении от мыслей о неблагоприятном течении болезни и ее исходе с целью укрепить его оптимизм.
Все по-своему любили Лизу, купались в ее тепле и не стеснялись своих измен. Считалось обычным напоить Лизу, а так как она это плохо переносила – унизить тем самым. Но самое удивительное было то, что Лиза другой уже быть не могла, и прощала всех.
… На улице лил сплошной летний дождь. Накануне мы простились с Лизой, и уезжали в другой город, даже на другой континент, и обычные тревоги за Лизу резко усилились. Не в моих правилах было уповать только на Бога, и мы сделали все, чтобы помочь Лизе в лечении, были уверены в хорошем исходе, но очень боялись, что бесшабашная Лиза сделает что-то не так, и навредит себе.