— По-моему, когда тебя ко мне притащили, я вполне доступно объяснял тебе правила. — Лицо старика кривится в раздраженно недовольной гримасе. — Я говорю — ты выполняешь. Что тут сложного? Даже такая идиотка, как ты должна справиться. Избавься от эмоций. Твой гормональный фон должен быть предельно стабильным. Я не могу калибровать культуру, когда твой уровень эстрадиола и норадреналина скачет, как бешенный кролик на раскаленной сковороде. Из-за чего по-твоему, мне пришлось выжечь твои яичники? А знаешь, чего мне стоило придумать способ?.. Ты меня вообще слушаешь? Я с кем сейчас разговаривал? — Глаза Хранителя неожиданно наливаются кровью. — А ну, повтори, что я сказал!!
— Что ты хотел мне вшить две ампулы Лазаря, но он несовместим…
— Я сказал: пару, а не две! Пару, неблагодарная ты сучка! Бесполезный кусок мяса! Шлюха! А ну, встать! Улыбайся, я сказал! Улыбайся!
Ллойс попыталась улыбнуться, как можно более искренне. Получилось, видимо, плохо.
Старик недовольно морщится и тянется к висящему на поясе щупу-стрекалу. Улыбка Ллойс превращается в оскал. Руки невольно тянутся к голове, прикрывая от удара глаза. Один раз старик уже выжег ей глаз. Что было больнее — утрата органа зрения или процесс восстановления, Элеум сказать не могла. Так или иначе, все внимание девушки сосредотачивается в одной точке, мир сжимается до крохотного участка того места и момента необъятной Вселенной, где на кончике электрошокера дрожит маленькая искра. Отступая, Ллойс нервно облизывает губы…
— Стой. На колени. — Брезгливо кривится старик. — И не забудь меня потом поблагодарить.
Ллойс опускает руки и послушно опускается на колени. Драться или трахаться. Драться или…
— Дерьмо, — помотав головой в попытке прогнать непрошенные воспоминания девушка, отправив в раскинувшуюся под ногами пропасть очередной плевок, чуть слышно зашипела и, прижав ладони к лицу, несколько раз надавила на глазные яблоки. Во тьме заплясали цветные пятна. Обычно это помогало. Помогло и сейчас. Сердце перестало трепыхаться, словно воробей, попавший в силки, дыхание выровнялось. Слабость отступила…
Просто воспоминания. Страшные картинки. Все позади. Давно позади. Не о чем волноваться. Старик уже давно гниет глубоко в земле. Вернее не гниет. Ллойс сама отыскала его труп среди обломков лаборатории. Сама, хохоча от нахлынувшего ощущения вновь вернувшейся свободы, по кускам отрубала ему руки и ноги, крошила тело на мелкие куски, после чего разбила ему топором голову, побросала обрезки и ошметки в несколько ведер и сожгла все это в здоровенном костре. Поддерживала огонь до тех пор, пока жесть не прогорела насквозь, а кости не превратились в пепел. А потом рассовала золу в уцелевшие цветочные горшки, залила ее остатками найденной чудом сохранившейся в подвале соляной кислоты, и сбросила все это в карьер. Чтобы обвалить глинистые стены огромной, заполненной обломками домов и мусором ямы, ей понадобился почти ящик динамита, но оно того стоило…
Парень, похоже, искренне желал ее спасти, пожертвовал своим «Последним шансом» ради нее. Поступил бы он так, зная о последствиях? Зачем она ему нужна? Неужели она действительно небезразлична этому сопляку? Или это часть какого-то хитрого плана? Ллойс покрутила в пальцах остатки обгрызенной веточки. Надо уходить. Плюнуть на все и бежать, куда глаза глядят. Слишком уж крута оказалась заварившаяся вокруг нее каша. Вряд ли удастся расхлебать все дерьмо без последствий. И в определенный момент она будет только мешать. Так было всегда. Она всегда становилась лишней. Рано или поздно. Подросток Райк или нет, Элеум не обольщалась. Жесткий мир рождает жестких людей. Альтруисты долго не живут. Но он ее воскресил. Может, чертов сопляк, все-таки, действительно…
За спиной раздался чуть слышный шорох. Ллойс закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти.
— Добрался, да? Присаживайся, сладенький, полюбуйся. Не каждый день видишь, как умирает сердце мира. — Не оборачиваясь усмехнулась наемница и, поболтав в воздухе ногами, потянулась за сигаретой. — Черт, пожалуй, надо бросать курить. — Протянула она задумчиво и, прикусив фильтр зубами, чиркнула колесиком зажигалки. — Только вот всё повода пока нет.
— А чем не повод, — кивнул в сторону горящего города скриптор, и опасливо приблизившись к краю, заглянул в раскинувшуюся под ногами восьмидесятиметровую пропасть.