Виднеющийся далеко внизу, трудноразличимый в густой листве разросшегося вокруг наполовину обвалившегося небоскреба леска грузовик путешественников казался брошенной детской игрушкой.
Элеум, выпустив изо рта плотное облачко едкого дыма, с наслаждением втянула его носом. Улыбнулась. Все же это не Райк. Парень, конечно, имеет свои секреты, но если это он, то слишком все… легко. Куклу тоже можно сбросить со счетов. Остается Пью или Ыть. Толстый торговец далеко не так прост, как кажется. Когда она его спросила о бланках, жирдяй явно не перечислил и половины. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что он до сих пор жив. Какие-то из культур продолжали упрямо бороться с упырьей заразой. Вопрос, какие? У толстяка помимо «Хаджи» наверняка вколот «Лик императора» — это видно по тому, как расслабляется, стоит с ним заговорить о чем-то серьезном, превращаясь в неподвижную совершенно нечитаемую маску его обычно богатое мимикой лицо. Но «Император» — не влияет на иммунитет. Или влияет? А может, Тролль? Вон сколько добра на себе таскал… Но зачем тогда «Логово зверя»? Практически дублирующие друг друга культуры… Голем? Нет — Голем меняет структуру кожи… «Страж» тоже отпадает. У наследственных стражей глаза слегка светятся — тапетум мутирует… Значит, все-таки, Тролль. Или что-то, о чем она никогда не слышала, а, возможно, просто не уловила в почти непрерывном бормотании Великого хранителя… Зло оскалившись, Элеум снова затянулась сигаретой и покосилась на нерешительно замершего в паре шагов от нее подростка.
— Только не говори, что ты боишься высоты, сладенький, у тебя, ведь, родители дирижаблем командовали. — С интересом пронаблюдав, как в неподвижном воздухе медленно тает длинная и плотная струя табачного дыма, Элеум снова заворожено уставилась на руины Сити.
— Я не боюсь высоты. — Сглотнув слюну, Райк сделал еще один шаг ближе к краю. — Просто… Этому дому лет сто, как минимум. Ты пока поднималась, два пролета чуть не обвалила.
Ллойс тяжело вздохнула. По большому счету, подросток был прав. Забираться сюда было опасно и глупо. От когда-то тридцатиэтажного, двадцатиподъездного здания, осталось меньше половины. Два из шести сохранившихся входов были почти полностью завалены обломками, один — можно было при наличии определенного чувства юмора назвать парадной пятиэтажки. Еще два ей просто не понравились. Наемница не могла сказать чем. Может быть, отсутствием в одном обычного в таких местах запаха летучих мышей, а может, чуть заметными, стертыми дождями и временем подозрительными пятнами на лестнице, Ллойс не знала, но привыкла доверять интуиции. Зато этот, угловой, не только выглядел гостеприимней прочих, но и привел ее сюда. Комната с обвалившейся стеной и частично обрушенным полом находилась на уровне двадцать шестого этажа. Достаточно высоко, чтобы без помех насладиться зрелищем горящих кварталов, и достаточно далеко от крыши, чтобы беспокоиться, что их кто-то заметит с воздуха. Ллойс почувствовала, как губы невольно раздвигаются в глупой, совершенно не соответствующей драматичности момента улыбке. Удобный насест для того, чтобы понаблюдать, как меняется привычный порядок вещей. Сити доживал последние часы. А значит, пустоши уже никогда не будут прежними. На ее глазах исчезал крупнейший торговый город пустошей. Безвозвратно обрывались пути и связи. Еще долго на севере не появится грузовиков с дурью и верениц барж с рабами. Пройдет много лет, прежде чем появится ещё одна Арена… Как часто она мечтала выжечь эту язву на теле мира. Пройти меж клеток с рабами и апартаментов хозяев с ранцевым огнеметом. Но сейчас, глядя на погибающий город, Ллойс почему-то совершенно не ощущала радости. Заставив дышать себя глубоко и ровно девушка осторожно покосилась на заворожено глядящего на пожар подростка. Надо уходить. Повторила она про себя. Он слишком плохо на тебя влияет. Ты расслабилась, подруга. Размякла. И похоже, начинаешь терять хватку. Хотя… Как можно быть готовым к такому…
Действительно, когда безжизненная, безжалостно взрезаемая колесами их грузовика, истекающая ядовитой пылью равнина, постепенно сменилась привычным редколесьем, и стало понятно, что до города остается всего несколько дней езды, Ллойс вздохнула было с облегчением. Эпидемия эпидемией, но Сити не мог умереть. Он был слишком огромным, зажиревшим и старым, этот ненасытный, без устали перемалывающий людей монстр, чтобы все кончилось именно так…
Задумчиво покрутив в пальцах сигарету, девушка неторопливо размяла шею. Ошибка. Она совершила ошибку. Снова. Большинство людей считает, что судьба справедлива. Что где-то наверху кто-то подсчитывает, насколько ты был плох, и от результата этих расчетов зависит полнота ведра с дерьмом, что жизнь вскоре опрокинет тебе на голову. Именно поэтому большинство, когда им удается выбраться, избавиться от проблем, невольно расслабляются, подсознательно считая, что раз уж неприятность случилась, то больше с ними в ближайшее время ничего плохого не произойдет. Большинство людей идиоты. Судьба действительно существует, но ждать от нее справедливости, по крайней мере, глупо. Не будет же коза, обгладывающая капусту, рассуждать, насколько справедливо обходится с овощем? Нет, она просто насытится и уйдет. И степень сохранности кочерыжки зависит только от того, насколько голодна коза.