Сегодня с утра идет дождь. Окна и двери моего дома открыты настежь. Капельки залетают за порог и, разбиваясь, тонут в мягком ковре, устилающем холодный мраморный пол.
Я не зажигаю камин, не включаю свет, не делаю ничего, чтобы нарушить этот странный уют дождливого дня. Сегодня мне не хочется читать - не хочется думать ни о чем, кроме себя и своей жизни.
Мне раньше и в голову не приходило, что природа способна создать столь идеальные формы. Что разрез глаз может быть таким неправильно правильным, что лоб может быть таким высокомерно высоким, что нос может быть таким угрожающе изящным и хищным одновременно, что губы могут быть такого оттенка кармина, а кожа так отливать перламутром. Это сочетание было настолько прекрасным, что не притягивало, но отталкивало, не радовало глаз, а пугало, влекло… Тонкие, высеченные из мрамора черты лица, словно написанные каким-нибудь итальянцем во времена расцвета Венецианской Республики. На лице все: родовая гордость, породистая надменность, рафинированное чувство собственного достоинства и превосходства. Если бы Давид Микеланджело ожил, он бы, наверное, померк рядом с этим нечеловечески красивым человеком. То, что он - человек, можно понять, лишь увидев, как прозрачные глаза наполняются эмоциями, темнеют, словно дамасская сталь, или приобретают оттенок переливающегося под луной серебра. Когда совершенной формы брови взлетают вверх или изгибаются в идеальные ломаные линии. Когда тонко очерченные губы приоткрываются, обнажая свою нежно-коралловую глубину, или кривятся, дразня изысканной прихотливостью рисунка. Это слишком, неправильно, нереально, изощренно. Я помню, как притягивает, как приковывает взгляд это лицо. Как вечное стремление людей к прекрасному, к свету обманывается этими безупречными чертами. Зло не может быть еще более жестоким, более безжалостным, когда приобретает такую форму… Словно в насмешку над глупыми смертными, над нами, его демоны выглядят как ангелы, его пороки так неодолимо привлекательны.
Я знаю, как ранит эта красота в самое сердце, заставляя сделать все ради себя. До моего слуха доносились надрывные рыдания отвергнутых или оставленных позади, полные горечи и отчаяния, полные ужаса от осознания потери. Перед моим взором встают бесчисленные картины горячих схваток со своей природой, со своей сущностью. Они боролись и ломали себя ради эфемерной, недолговечной, мимолетной возможности прикоснуться к совершенству, разделить пространство, окружавшее его. Они всегда уступали, они всегда хотели уступить. Они подчинялись его силе. За изяществом обязательно стоит сила, за красотой - власть. Я иногда гадаю, для чего его красота была создана и зачем она в этом мире. Я знаю, что не найду ответа, просто потому что не обладаю ей, как не обладал никто до меня и не будет обладать после.
Дождь медленно, но верно стихает, а мне совсем не хочется, чтобы он прекратился. Слезы неба очищают мою душу, они - та музыка, которая успокаивает воспаленное сознание, приносит ему немного свежести, немного покоя. Дом полон тишины, звенящего одиночества, затаившейся в преддверии чего-то пустоты. Мне не хочется двигаться, я боюсь разбить сладостное чувство предвкушения, внезапно охватившее меня. Мысли возвращаются в прошлое, тело наливается горячей истомой, в груди беззащитно трепещет сердце. Я не буду думать обо всем, что было, что слишком сладко и горько одновременно. Пусть мои глаза вспомнят, какого оттенка его ресницы - серебристо-графитовые, волшебные. Пусть мои губы вспомнят, каковы на вкус его губы - сладкие, как манго. Пусть мои руки вспомнят прикосновения его таких тонких, таких прохладных пальцев.
И я знаю, что сейчас мне будет плохо. Меня захлестнет волна тоски, горькой и невыносимой, настоящей. Потому что я не могу забыть, как плавилась моя кожа об его кожу, как горело мое тело от одного его взгляда, от одного звука его голоса. К горлу подступит комок, раздирающий его, готовый выплеснуться горячими слезами, которых не будет. Не ради него. Я криво усмехаюсь своим мыслям - не будет, потому что ему это не нравится, потому что он никогда не плачет. Хрустальные глаза не умеют плакать, серебряное сердце нельзя разбить.