— Плохо дело, — сокрушенно покачал головой Кожемяко, глядя на гидроплан, на катера и большие рыбачьи лодки.
Рыбниц было много, и их высокие мачты торчали, словно лес голых деревьев. Такого типа лодки называли „туркменками“ и „астраханками“.
— Слушай, Кропотов, ты можешь зафрахтовать или купить рыбницу?
— Думаешь на рыбнице до Астрахани дойти?
— Не возвращаться же в Баку ни с чем!
— Да ведь в море англичане или деникинцы схватить могут.
— Могут, — согласился Кожемяко и призадумался, докурил самокрутку. Потом сказал: — В штормовую пойдем. С попутным ветром. В штормовую парусники летят, как „летучий голландец“. А корабли в тихую гавань спешат. С Каспием шутки плохи.
— То-то и оно! Риск большой, Дмитрий.
Кожемякин выразительно развел руками — что, мол, поделаешь, другого выхода нет.
Купчую на рыбницу по всем правилам оформили у нотариуса. Сергей и Салман закупили продукты и перенесли их на лодку. Багдагюль принялась было мыть вонючую палубу с налипшими серебристыми монетками чешуи, но Кожемяко воспрепятствовал:
— Рыбачья лодка должна пахнуть рыбой!
Он только что вместе с Кропотовым еще раз по-хозяйски оглядел лодку. Теперь они сидели на фальшборте, курили самокрутки из местного легкого табака.
— У азербайджанцев есть такая пословица, — улыбаясь, обратился он к Кропотову. — Говорят: дашь ему ткань, он и подкладку попросит.
Кропотов кивнул, не понимая еще, куда клонит Кожемяко.
— Я говорю, посудина есть, теперь матросы нужны. Отпусти со мной своих „юнкеров“. Все равно слоняются без дела.
— Бери, если согласятся. Тебе сколько нужно?
— Да человек пять крепких, просмоленных ребят.
— Есть такие. Плавали. Поговори с ними. Согласятся — бери…
Сергей слышал их разговор и весь загорелся. Едва он ступил на палубу рыбницы, им овладело неодолимое желание уйти на ней в безбрежную даль. Он вообразил себя капитаном рыбницы, вроде того пятнадцатилетнего капитана Дика Сэнда, книгу о котором приносила мама из библиотеки лазарета. Ему рисовались картины одна страшней и увлекательней другой: вот его шхуну преследует пиратское судно, он на всех парусах уходит от преследователей, но ветер бросает шхуну на рифы, все гибнут, а его, полуживого, выбрасывает на остров, на котором живет Робинзон Крузо и его Пятница… Смешные, мальчишеские видения! А тут вдруг сверкнула реальная возможность пойти матросом в Астрахань, в советскую Астрахань!
— Дядя Дима, возьми меня, дядя Дима, — взмолился Сергей, теребя за руку Кожемяко. — Прощу тебя, возьми…
— Тебя? Да ты что, Сережка! Мне матросы нужны…
— Я все буду делать, что скажешь. Ну, пожалуйста…
— Не выдюжишь, Сережка. Каспий — море дурное, неспокойное. А рыбацкая лодка — не крейсер Балтфлота.
— Выдюжу, вот увидишь, выдюжу, — твердил Сергей.
— Да ты отца спроси, отпустит ли?
Сергей бросился домой, долго уговаривал родителей. Первым сдался отец.
— Пусть едет, мать, — махнул он рукой.
Трое „юнкеров“ из местных жителей согласились пойти матросами (почему бы не заработать?), но взяли с Кожемяко честное слово, что он доставит их обратно. Это были двадцатилетние солдаты Параллельной роты, полгода назад ставшие „юнкерами“ школы гидроавиации.
На рассвете провожать отъезжающих пришли Кропотов, родители Сергея и Салман с Багдагюль.
Сергей был возбужден донельзя. Салман смотрел на него с завистью, хотя сознавал, что сам не решился бы по доброй воле отправиться в такой дальний и опасный путь.
— Ну, попутного ветра! Семь футов под килем!
— Сынок, будь осторожен… Дима…
— Возвращайся скорей, Сережа!..
Кожсмяко поднял на грот-мачте парус, матрос отдал конец, и лодка медленно отошла от причала.
В Баку пришли только через полутора суток. В начале пути ветер не благоприятствовал им, парус безжизненно обвис, но спустя несколько часов поднялся хороший штормовой ветер и погнал лодку.
Баку ощетинился сплошным лесом мачт. Слева, на Баилове, темнели силуэты военных кораблей и катеров. От военного порта до Черного города — черного от дыма и копоти нефтезаводского района Баку, вдоль всей набережной тянулись городские и торговые пристани акционерных компаний.
Кожемяко ловко направил лодку к причалам пристани № 6. Она находилась неподалеку от городской пристани и „Сковородки“.
Лодка бросила якорь борт о борт с такой же трехмачтовой „астраханкой“. Строго-настрого наказав команде никуда не отлучаться, Кожемяко, прыгая с палубы на палубу, направился в контору, предъявил портовому чиновнику документы, конечно вложив в один из них ассигнацию. Отметившись в конторе, Кожемяко вышел в город. Ему предстояло сообщить в Бакинский комитет, что полет гидроплана не состоялся и он отправляется в Астрахань морем. Но надо найти опытного штурмана.